На нашем российском пространстве нынче страшно не модно признаваться в своих симпатиях к Европе, а тем более — Западной. Я не оригинален. Поэтому, как и громадное большинство соотечественников, не собирался делать никаких реверансов, приседаний и книксенов, говоря о книге Грудзинского (прочь германскую добавку!). Но автор победил мое византийское недоверие, мою степную настороженность и скифскую хитрость. Как будто я нацепил на свои недоверчивые глаза вечного скитальца меж Востоком и Западом умно и тонко изготовленные увеличительные очки польского производства. Они, эти славянские окуляры, как нельзя более интимно и близко пришлись не только на исправление близорукости, но и на очищающее омовение души.
Создалось такое впечатление после прочтения книги, что добрый и взрослый друг, жизненный опыт которого уникален и поистине неисчерпаем, положил добрую и сильную руку на плечо, слегка потрепал, без всякого намека на снисходительную покровительственность, а после этого мягко, но настойчиво подтолкнул в сторону истинной культуры. И в этой культуре нет различия меж востоком и западом — ее пульс органично бьется от Ирландии до Камчатки.
Мало того, Грудзинский поборол мое вечное недоверие к интеллектуальной прозе. Его текст, то и дело пронизанный английскими, итальянскими, французскими вставками, почему-то не раздражает — это индивидуальные оттенки красок на палитре художника, они органичны и всегда к месту. Тончайшая, как паутина, словесная вязь, под пословицу — где тонко, там и рвется — увы, никак не подходит. Между строками, предложениями и абзацами, как в древней кладке соборов и церквей, незримо присутствует накрепко связующий графические знаки состав — душа истинного творца. Она плачет, смеется, сострадает, рассказывает, поет, сопереживает. И нет ничего такого в жизни человека, о чем Грудзинский не сумел бы рассказать безоглядно правдиво и при этом удивительно тактично и светло. Да-да, именно светло, хотя ему приходится говорить о таких вещах, которые в рубрику обыденных ну никак не ложатся. Если выдающийся театральный деятель всю жизнь любил сводную сестру, жил с ней как с женой многие годы, то как бы на это неординарное событие отреагировало так называемое обыденное сознание?! Да в том-то все и дело, что в этой книге все необычно — автор прощается с двадцатым веком, прощается, глядя на него глазами художника, субъективно и пристрастно, а на поверку получается удивительно точная, глубокая и объективная картина. В этом и заключается тайна творца. Он может говорить о Джордано Бруно (рассказ «Глубокая тень»), а пафос повествования приходится на этот удивительный и страшный двадцатый век. Тут у Грудзинского все тончайше продумано, вплоть до названия. Только вдумаемся внимательно, как это точно сказано — «Глубокая тень». Поверьте, что у этого автора все выверено до запятых и точек.
...И все же Грудзинский склоняет свою умную голову перед неразрешимостью человеческой натуры, а уж он-то весьма и весьма глубоко заглянул в душу гомо сапиенса, глубоко и бесстрашно, а потому и сказал без всяких экивоков читателю, что нутро наше и есть — ГОРЯЧЕЕ ДЫХАНИЕ ПУСТЫНИ.
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Польша"]
Дата обновления информации (Modify
date): 01.11.02 23:10