Страницы истории

Ефим Друц

Корни цыганского древа

Светлой памяти Н.А. Панкова — цыганского просветителя

Цыганские династии — собрание индивидуальностей. Неповторимые вехи цыганской истории! Цыганские династии — роща, состоящая из деревьев, имеющих общую корневую систему. Все многочисленные и порой враждующие между собой семьи Масальские (Колковичи или Хальки), Масальские (Вэрэсы), Загряжские, Ильинские, Солдатовы, Панковы (Яргины, Хылины, Зануки) и даже, оказывается, И.П.Макаров — по материнской линии — цыганский хоревод, ответвились от одного ствола и имеют общего предка — Архипа Ивановича или Барвало Миши, не говоря уже об общем для всех корне — Креме, жившем когда-то в Польше.

Другая подобная роща произросла из корня Соколовых, чей табор насчитывал более ста повозок, и в каждой была семья. Она включала в себя Васильевых (Калгана, Калганиху, Калганенка). Третья — Кауровых.

Родоначальники всех этих семей кочевали в составе одного табора, руководимого Соколовым и подвизались в составе одного хора, созданного и ведомого тем же Соколовым. Разделившись, они дали начало как московским, так и петербургским цыганским хорам, которые с течением времени, пополнялись цыганами, выходцами из других таборов и семейств: Дулькевичи — из рязанских цыган, Панины — из тульских...

В начале рода Панковых стоит поляк — Крема. Он был крупным богачом, барышником. Торговал лошадьми. Понравилась Креме дочь Иллариона Каурова — Анфиса, и ушёл он за ней в табор к цыганам, и остался жить с ними. Родился Крема приблизительно в 1660 году, прожил лет пятьдесят-шестьдесят и было у него три сына — силача: Колко, Кувари и — Страмку. Братья были искусными конокрадами и пользовались в своем деле шестами. Прыгали с шестами через заборы и строения. А силы они были такой, что киями выбивали целые селения, когда вражда достигала своего апогея. Это искусство прыгать с шестами известно многим циркачам. Они рассказывают, что его, наверное, занесли с собой цыгане.

Имя одного из сыновей Кремы — Кувари, по всей вероятности, идёт от кофари, что значит — торговец лошадьми, барышник. От сына — Колко пошли колковичи, из которых родом прабабка Панковых — Дарья Ивановна Масальская, жена прадеда Петра Михайловича Панкова, и её братья — Василий («Пухырка») и Александр, чьи дочери — Устя, Палаша и Александра («Игла») славились в петербургских хорах, а затем и так называемые «Хальки» — Масальские, большинство которых пело в «Самарканде», ресторане в Петербурге. Руководил хором Алексей Масальский (дядя Леша «Халька»), там работали и Панковы — Пётр Александрович и Валентина Евграфовна Солдатова с сёстрами Маней и Зиной.

Обратимся к истории. Известен Ванюша Страмку («Страмкускиро чяво»), который жил в Новгороде и славился своей богатырской силой. Год рождения его приблизительно 1690-й. Семейные предания рассказывают, что будучи чуть ли не столетним стариком, он встретился на мосту через реку Волхов с известным бойцом и силачом — татарином. Тот стал задирать Ванюшу, вызывая помериться силами. Ванюша отказывался, ссылаясь на возраст. Всё же почти сто лет! Но татарин не отставал и прижимал его к перилам. При этом нечаянно задел Ванюшу за больное место — чирей. Рассвирепел Ванюша и так прижал татарина, что у того и дух вон. А потом сбросил его через перила в реку.

Прожил Ванюша до ста двадцати семи лет и был крупным барышником лошадьми, знатоком своего дела. Имел по пятьдесят голов тяжеловозов.

В старости, когда Ванюша отошёл от дел, его место занял сын — Архип, либивший своего знаменитого отца и почитавший его. Архип часто спрашивал у отца совета в делах. Слыл Архип крупным специалистом, никак не менее важным, чем его отец, пользовался авторитетом среди цыган и был выбран старостой на Конном, что удавалось далеко не каждому цыгану — барышнику. Архип поставлял лошадей в казну.

Второй сын Ванюши — Страмку (Нефёд). А сын Нефёда — Александр — работал в первом цыганском хоре, руководимом Соколовым.

Дети Архипа — Михаил Архипович и дочери — Даша и Дуня. Михаил Архипович, известный среди цыган как «Барвало Миша», также был торговцем лошадьми, имел их не один десяток и связан был с конными заводами. А кроме того, имел он десяток кровных рысистых лощадей, которых отправлял в Петербург, на бега, а потом продавал по высоким ценам.

Была у Барвало Миши замечательная, славившаяся среди цыган, икона — образ Николая-Угодника. Икона переходила из рода в род, была она у прадеда, и у деда. Цыгане молились на эту икону, «Тэ размар ман о Мишаскиро Микола».

Вплоть до прадеда — Петра Михайловича (1808—1902), все носили фамилию — Пановы. Прадед внес в неё букву «к», получилось — Панковы. Это для того, чтобы обеспечить освобождение от солдатчины сыну — Александру: единственного сына тогда в армию не брали. А ещё, чтобы не перепутали его с детьми его братьев «Ярги» и «Хыли», у тех тоже были сыновья. Так вот, те остались, — Пановы, а потомки Петра Михайловича — Панковы. Хоревод А.А.Панков рассказывал, что у его отца — Александра Петровича был старший брат — Федя «Уголёк», сосланный в каторгу за участие в революционной деятельности. Сам Александр Александрович, будучи в солдатах, встречал его на Дальнем Востоке, когда он продавал на рынке буханку хлеба, а купил её у него цыганок. Поговорили и выяснилось, что они оба носят одну и ту же фамилию. Цыганёнок привёл его домой, и там он познакомился со своим дядей и всей его семьёй. Был дядя Федя «Уголёк» сослан в каторгу за изготовление каких-то таинственных, странных «стаканов» — бомб для террористов.

Дочь Михаила Архиповича вышла замуж за Масальского («Вэрэса»). Все эти вкрапления необходимы для того, чтобы лучше было видно, как переплетались между собой цыганские фамилии и роды.

Прадед Петр Михайлович был коренным жителем Новгорода. А до него в Новгороде жило три поколения: Михаил Архипович («Миша барвало»), Архип Иванович и Ванюша Страмкускиро. Видимо, Ванюша и прикочевал в Новгород с табором. Жизнь его приходится на конец царствования Петра I. Вероятнее всего, Указом от 1720 года он был отнесен к регулярным гражданам и считался купцом 2-й гильдии (мелкие торговцы и ремесленники).

Петр Михайлович («Мудрый») имел до ста лошадей. Записался в купцы, за что вносил годовые платежи. А в 1874 году уехал в Петербург и в этом же году заказал иконописцу портрет с женой и сыном, которому было 12 лет. Причиной переезда явился приказ 1872 года о всеобщей воинской повинности.

В Петербурге они сняли дом на Чёрной речке. Родные братья прадеда — старший — Ефим («Ярга») и младший — Иван («Хыля») тоже переехали в Петербург и жили в Новой деревне. Потом Петр Михайлович купил у Василия Баулина участок в Языковом переулке (дом № 36 на Чёрной речке). А строил этот дом уже сын его — Александр Петрович. Дом был каменный, одноэтажный и состоял из четырёх квартир.

druc1.jpg (22108 bytes)

Семья Бузылёвых. Крайная справа — Алёна Бузылёва, исполнительница одной из ролей в фильме Эмиля Лотяну «Табор уходит в небо», прекрасная вокалистка. Крайний слева Митя Бузылёв — актёр, певец

Старшая дочь Петра Михайловича и Дарьи Ивановны — Александра Петровна («Бибо», или «Жамко») после того, как вышла замуж за Евграфа Матвеевича Солдатова (опять переплелись династии), поселилась в наёмной квартире у Чернореченского моста, в доме, где помещалась чайная Лебедева.

Муж Александры Петровны, Евграф Матвеевич Солдатов, был стройный красавец и даже в пожилом возрасте — франт и гуляка. Он имел привычку время от времени снимать с себя пушинки. И жена, в конце-концов, уехала от него к брату. Александра Петровна («Бибо») обладала очень красивым контральто, охотно пела в домашних ансамблях, но рано вышла замуж и в хор уже не ходила. Дочери её тоже обладали красивыми голосами и пели в хоре. У старшей — Валентины, так же, как и у матери, было контральто, к тому же она великолепно играла на гитаре, аккомпанируя и дирижируя, главным образом, для избранной публики, когда пели «в кабинетах»; у средней — Мани — было меццо-сопрано, у Ольги (Лёли) — сопрано. У младшей — Зинаиды голос был, но он детонировал, и поэтому она пела не соло, а в хоре. Маня и Зинаида были очень красивы. Маня вышла замуж за архитектора Якова Яковлевича Брусова. Их сын Павел окончил исторический факультет ЛГУ. Он был очень одарённым искусствоведом. «Он был талантливее Щёголева», — сказал Ираклий Андроников при встрече Лидии Ильиничне Леппе — дочери З.Е.Солдатовой. Работал Павел Брусов в Эрмитаже, потом был арестован и сослан в Воронеж, куда за ним поехала и его жена — Мария Геккель (внучка Г. Успенского). Умер Павел Брусов в блокадном Ленинграде.

Младшая дочь Петра Михайловича — Ольга Петровна, родилась приблизительно в 1859 году и вышла замуж за Н.М.Сольского, директора сельскохозяйственного музея в Соляном городке, состоящего в чине штатского генерала. Их брак был заключён, вероятно, в 1884 году, когда Ольге Петровне было 25 лет. Ольга Петровна ждала Сольского двенадцать лет, так как мать его была против этого брака. Они смогли пожениться только после её смерти.

Известно, что здесь же проживал князь Чавчавадзе и ещё, как о нём говорили, «некто», который застрелился после того, как Ольга Петровна вышла замуж. Она была так хороша собой, что её однажды пытались похитить.

Их дочь — Марианна родилась в 1892 году. Хоревод А.А.Панков помнил Марианну (или, как её звали дома родные, Марьяну) девочкой: волосы чёрные, как смоль, большой голубой бант, ботинки на пуговках. Она теребит Ваню, старшего из братьев Панковых: «Ну, пойдём, пойдём», — зовёт его на урок.

Курс наук Ваня проходил вместе с ней. На ней женился сын Льва Толстого — Лев. Брак этот был неудачным. Они разошлись. И внук великого писателя Льва Толстого — Ваня Толстой жил на сборы от благотворительных концертов. В одной из парижских газет появилось следующее объявление:

«Париж, 29 августа. Последний номер «Пти Паризьен» сообщает из Канна, что полицейские на Лазурном берегу поймали молодого человека, который занимался кражей часов. На допросе этот семнадцатилетний молодой человек, не имевший при себе никакого удостоверения личности, заявил, что имя его Жан Косен. После внимательного следствия было установлено, что этот молодой человек носит имя Толстой и рождён в Биарице. Согласно сообщению «Пти Паризьен» этот молодой человек должен быть внуком знаменитого русского писателя Льва Толстого...»

Чтобы не было сомнений в правдивости сообщения, скажем, что перевод сделан другим внуком Льва Толстого, Ильёй, и был частью его письма к Т.Л.Сухотиной-Толстой от 7 сентября 1937 года; оригинал хранится в музее Л.Н.Толстого в Москве.

Полюбив дворянина, Марианна Сольская вынуждена была порвать со своей средой, которая отвергла её, и уехать за границу. После смерти мужа она осталась одинокой и нищей.

Но вернёмся к сыну Петра Михайловича — А.П.Панкову. Он купил участок, выходивший одной стороной в Языков переулок, а другой — на Чёрную речку, с большим фруктовым садом, напротив ресторана «Самарканд», где работал цыганский хор. На этом участке он построил прекрасный дом с двумя гостиными и антресолями и ведущей к ним широкой деревянной лестницей. На антресолях помещалась детская с массой игрушек. Большая терраса — цветные стёкла. Дом этот Александр Петрович подарил сестре. В саду же он сначала построил огромную конюшню, но через некоторое время её разобрал и перенёс в другое место, а на месте конюшни выстроил ещё один дом, куда и переехал с семьёй.

Николай Мартынович Сольский, глядя зимой на дом шурина, говаривал:

— Смотри-ка, Леля, а Панковы — богачи, печей не топят, а в доме тепло!

Это вспоминала Е.П.Панкова, урожденная Никконен, которую цыгане звали «чухонкой» (её семья кочевала по Финляндии).

Берёзовая дача на Чернореченской улице была выстроена самим П.М.Панковым. Она была из необтесанных березовых брёвен и стояла в саду. Там жили Петр Михайлович и Дарья Ивановна, которая ревновала своего мужа без всякого на то повода: старик был очень хорош собой.

Когда девушки-хористки возвращались домой из ресторана, то Дарья Ивановна в одной сорочке следила за ними из-за занавески и если, не дай бог, кто-нибудь из них поднимал глаза к балкону, она выскакивала в чём была на балкон и кричала им вслед:

— Креста на вас нет: дед вам понадобился!..

Перестилая постель в её спальне, невестка однажды увидела под подушкой нож.

— А зачем у тебя нож? — спросила она.

Та, смеясь, отвечала:

— Старика зарезать...

Петр Михайлович был добр, один он не обижал молодую сноху и всегда жалел её. А сноха, гордая своей незаурядной красотой, тем, кто её обижал, говорила: «В один ряд не встанет...»

druc2.jpg (14707 bytes)

Народный цыганский композитор Виктор Бузылёв по кличке «Тарзан»

Старик после обеда ложился на диван с гитарой, клал её себе на живот и перебирая струны, наигрывал что-нибудь. Спал, закрыв лицо красным фуляровым платком. Рано утром, часов в пять, когда цыгане возвращались из ресторана, выходил на балкон и встречал их, а жена выскакивала следом и ругалась:

— Бессовестные, лубня! На старика заглядываетесь...

Дарья Ивановна ворожила княжнам Таракановым и заслужила гарнец с жемчугом. Её однажды за ворожбу в тюрьму упекли. И Петр Михайлович, чтобы её выручить, взялся вылечить коня, больного по тем временам вроде неизлечимой болезнью. Он не знал, как лечить, но на всякий случай сказал: нужна ветчина. Ветчину он ел сам, а сало прикладывал на болячку лошади. И нечаянно вылечил. Дарью Ивановну выпустили.

Когда Дарья Ивановна, «Бабинько», как называл её Петр Михайлович, умерла, он очень горевал и не хотел видеть внука — будущего хоревода А.А.Панкова, родившегося в тот же год — 1899. Приговаривал: «Из-за него «бабинька» умерла». Но потом подружился с внуком и уже больше с ним не расставался. Говорил: «Внука, пойдём в чайную». И вёл его с собой.

А чайная была своего рода клубом для хороших цыган. Вот и запомнилось внуку, что у деда висели, прикреплённые к жилетке, щипчики для сахара, которыми он пользовался при чаепитии. Цепочка была серебряная.

Может быть, от этого раннего общения и сформировался у будущего хоревода интерес к цыганской старине? А потом этот интерес ещё более развился, когда он, будучи учеником хора, слушал рассказ древнего, ему было за сто лет, Федора Ивановича Губкина, по прозвищу «Жидкий».

А цыгане интересные вещи рассказывали. Ходила среди хоровых цыган такая легенда о Пушкине.

«Плывёт Пушкин на корабле. Вдруг — остановка. Что такое? Все спрашивают: «В чём дело?» Отвечают им: «Карантин!» Ну, спускается Пушкин по лестнице и приговаривает: «Ну вот — в карантине!» А навстречу ему идёт цыганка. Идёт и спрашивает Пушкина: «Добрый человек, почему ты сам с собой разговариваешь?» А Пушкин ей руку протягивает и говорит: «Посмотри, когда я умру?» Посмотрела цыганка на руку и отвечает ему: «Никогда».

Е.И.Панкова-Никконен («Чухонка»), когда состарилась, сидит, молча сидит, а потом вдруг скажет Петру Михайловичу:

— Да, Петр Михайлович, да... Больше нечего сказать...»

Она объясняла, что старик тоже сидит молча, только порой говорит: «Да».

— И никого-то нет, — говорила Екатерина Ильинична.

Внуки удивлялись: «Как же никого нет? А мы?»

Но не о них была речь. Других видела она ещё своим внутренним взором и удивлялась, что нет их вокруг. И вот её всегда окружали эти невидимые лица. К ним порой она и обращалась, с ними вела какой-то свой, непостижимый для окружающих, разговор.

В её присказках и словечках было много проницательных характеристик. «Овцы заглуждённые» (то есть — заблудшие) — говорила она на тех, кто поверил в социалистический обман, отрёкся от веры и двинулся путём, указанным фальшивыми вождями. По этому пути пошло всё стадо.

— Жители вы, жители, — говорила она о них с презрением к бесцельной их жизни.

У неё были как бы светящиеся пышные седые волосы (в молодости — чёрные), все в переломах, то есть — волнистые. Очень живописной она была в васильковой пикейной кофте, сшитой жакетом, с сияющими белыми волосами, правильные черты, тонкий нос, губы изящного рисунка, точёные руки. И улыбка добрая, а взгляд выцветших глаз — проницательный.

Она с восторгом рассказывала о династии Соколовых — о Капитолине Григорьевне, прекрасной гитаристке, которая передала потом в род Панковых знаменитую соколовскую гитару и её сестре — горбатенькой Кондралюшке. Когда неожиданно приезжал в хор хороший гость, то за ними посылали первыми. А приходили они в хор — последними: плескались в воде со льдом, пока не растает. Капитолина Григорьевна аккомпанировала на гитаре и вторила своим контральто, а Кондралюша пела сопрано. «Как птицы под потолком летают...» — говорила Екатерина Ильинична.

druc3.jpg (23045 bytes)

В цыганском доме. Слева (стоит) Ефим Друц, в центре — Николай Иванович Езовский, известный в цыганской среде руководитель ансамбля по кличке «Колька Рыжий».

Вспоминала Екатерина Ильинична, что когда она была ещё совсем маленькой, то мать её попала в тюрьму за ворожбу. Однажды эту тюрьму посетила высокая особа («Императрица»). И в это время малышка на руках у высокой и стройной красавицы-цыганки возгласила:

— Бедные мы, бедные...

И повторила эту фразу многократно.

«Императрица» умилилась и велела выпустить цыганку с ребёнком.

Вспоминала, как ела в трактире гречневую кашу и какая была каша та вкусная и стоила-то — гроши. «Масло с неё так и текло». Вспоминала, как воровали картошку на чужом поле и ели её со сметаной.

Это всё по поводу своего варева. Ест и рассказывает, как, бывало, едала. Заключала: «Да, попито-поедано, на добрых конях езжано». Вспоминала о кочевье, о красоте полей и лугов: «Все туманом, как молоком залито, лишь цветы поверх тумана горят...» О кочевой жизни говорила с восторгом, как о чём-то блаженном, невозвратном. А о жизни в семье мужа вспоминала как о незаживающей ране. И напевала порой народную песню, но это было её, пережитое:

Не велят Маше на реченьку ходить,
Не велят Маше молодчика любить...

В цыганский хор она попала так: прошёл слух, что подросла среди финских цыган-кочевников красавица. Из Санкт-Петербурга, из хора поехали её смотреть. А было ей — четырнадцать. Так в хоре и осталась. Одели её, как барыню. Хоровые цыгане не покупали одежду у перекупщиков, скупавших её в великосветских домах. Шили костюмы у лучших портных. Однажды её подруга Юля удивилась, когда она явилась в хор.

— Что с тобой?

— А я в пудру сажу насыпала, — созналась красавица, — хотела стать чёрной...

В первые дни пребывания в хоре она уснула в ожидании гостей. Проснувшись в роскоши, среди свечей ресторанного зала она никак не могла понять, где же она находится. Подумала, что в раю. И воскликнула по-фински: «Господи, где я?»

Все рассмеялись.

Замуж она вышла за цыгана, старше её лет на четырнадцать. Брат её — Осип встал в грязь на колени, уговаривая выйти за своего хорошего знакомого цыгана-лошадника. Она согласилась. И хлебнула горя...

Вернёмся к А.П.Панкову, который отличался большим умом и независимостью характера. Он очень хорошо относился к людям — и родным, и чужим, следил за воспитанием детей, но был молчаливым и скромным. Мальчишкой его отправили учиться, но, получив за какую-то провинность линейкой по рукам, он выскочил в окно, и на этом его обучение завершилось. В молодости он ходил в хор. У него был прекрасный тенор: рассказывали, что более красивого тенора никогда не слышали. Какому-то гостю понравилось его пение, и тот предложил бокал вина. Но не пил Александр Петрович, и отказался. Гость оскорбился — пренебрежение его вниманием — и стал настаивать. Грозился не заплатить за пение. Цыгане и говорят:

— Саня, выпи мэ схачел лэскиро шэро: на дэла ловэ*.

* Саня, выпей, сгори его голова: не даёт денег.

Но Саня сказал, что он сам внесёт деньги в хор. Но было ясно, что от него не возьмут. Тогда он наклонил голову:

— Лейте на голову.

И гость вылил бокал вина ему на голову. А Саня тряхнул своими длинными волосами и обрызгал барину лицо. Больше Саня в хор не ходил.

Когда Саня умер, то оказалось, что он кормил целый околоток бездомных и пропойц, оплачивал их трёхразовое питание в трактире. Все эти люди высыпали на улицу и вели в поводу за гробом его лошадей.

Поступал в хор его сын, тоже — Саня, вместе с Колей Соколовым, ещё когда они были мальчишками, лет 13-ти. Потом Коле Соколову присвоили кличку «Паяла». Был он великолепным гитаристом, но пьяницей. Через два года Саня пережил обиду — не дали ему дирижировать из-за маленького роста. Но потом был и триумф — засыпали цветами. На это же приблизительно время пришлась его дружба с писателем Куприным, предрекшим гибель цыганских хоров.

В 1916 году рестораны внезапно опустели и цыганские хоры прекратили свою работу.

Потом были голодные годы. Особенно в Петербурге, в 1919-м. И тогда семья перебралась в провинцию, под Кирсанов Тамбовской области. А.А.Панков подружился с деревенской молодёжью, освоил балалайку и продолжил жизнь музыканта. Оттуда же его и забрали в армию. А брат его, Николай Александрович, однажды, возвращаясь из города в деревню, где жил, попал в плен к антоновцам, которые хотели его расстрелять, приняв за Свердлова. Но просматривая его документы, наткнулись на метрику. Тогда они поняли, что ошиблись, и отпустили.

В 1921 году семья вернулась в Петербург и увидела разорённое гнездо. Всё растащили — жить нечем. Знакомые цыгане говорили, что в Москве работает Конная ярмарка. Туда и поехали. Потом Александр Александрович работал в цыганском аттракционе в цирке, а Николай Александрович стал цыганским просветителем, работал над цыганским словарём и перевёл поэму Лермонтова «Мцыри» по совету профессора Я.В.Лоя.

Цыганские хоры умерли. Молодая ветвь рода Панковых уже не смогла в них работать, а ведь тридцать четыре человека из династии отдали душу, талант цыганским хорам. Возродится ли это искусство когда-нибудь, сказать невозможно, но то, что это ярчайшие страницы в культуре России, — бесспорно.

Сегодня, когда многие не помнят своих предков дальше деда, история династии Панковых — это пример бережного отношения к культуре и традициям. Люди без прошлого — мертвы, у них нет корней, а дерево, не имеющее корней, существовать не может. Оно погибает.


[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Музыка"]
Дата обновления информации (Modify date): 05.08.03 11:41