Проза

Геральд Бежанов

Песня, или Как Луарсаб Шалвович хор организовывал

По узкой мощёной улице между старых трехэтажных домов взбирался в гору голубой автобус. У ворот одного из этих домов он остановился.
В маленьком дворе было тихо. Над ним ярусами висели пустые деревянные балконы всех трёх этажей.
Луарсаб вошёл, держа за руку десятилетнюю девочку. За ними гуськом потянулись несколько пар детей.
— Не отставать! — обернувшись, сказал строго Луарсаб.
— Все заходим! Заходим... Организованно, дружно... все становимся ... Лалико, дорогая, тебя уже не тошнит? Немножко? Это пройдёт — дорога была длинная... Строимся! Мишико, сюда... Зурико, туда... Быстрее!
На балконе второго этажа появился молодой человек с венским стулом.
На первом этаже две женщины вывели под руку старуху в чёрном. Третья принесла веер. Старуха села у перил и начала обмахиваться.
Вверху на балконе третьего этажа показались юноша и девушка. Пожилой мужчина не спеша протирал замшей старинный театральный бинокль, отделанный перламутром.
Все три яруса балконов заполнялись людьми. Они смотрели вниз на Луарсаба с детьми и ждали.
Луарсаб закончил построение, придирчиво оглядел группу, потом, задрав голову вверх и поставив ладони рупором, громко крикнул:
— Леван Платонович!..
Люди на балконах притихли.
— Леван Платонович!
Штора на дверях качнулась — и на балкон третьего этажа выплыла большая тёмная фигура в тёмно-зелёном шёлковом халате. В руках Леван Платонович держал стакан крепкого чая.
— Можно начинать? — спросил снизу Луарсаб. Леван Платонович не спеша отхлебнул чаю, потом поставил стакан в сторону на широкие перила балкона и величественно кивнул.
Луарсаб сразу сосредоточенно нахмурился, повернулся к детям и медленно поднял вверх обе руки. Взмахнул — и грянула звонкая песня. Дети пели о весёлом дождике. Голоса звучали слаженно и чисто.
... Когда песня кончилась, на балконах захлопали. Луарсаб повернулся лицом к слушателям и осторожно поднял глаза на директора филармонии. Леван Платонович плакал.
— Спасибо, Луарсаб... Спасибо, дорогой мой! Не ожидал я... — говорил он, вытирая платочком глаза. — Ты просто сокровище...
— Вам понравилось, батоно Леван? — сияя, спросил Луарсаб.
— Понравилось, дорогой... Очень понравилось! Но... — директор убрал платок в карман халата. — Я тебе должен сказать, как сыну... понимаешь... Опять чего-то не хватает... нету соли!
— Какой соли? — упавшим голосом спросил Луарсаб.
— Луарсаб, золото моё, ты же творческий человек... Чтобы победить в конкурсе, нам необходимо что-нибудь такое... особенное... экстраординарное... Я же говорил тебе: в жюри не будет ни одного моего знакомого... Надо их чем-то порадовать, понимаешь?
Луарсаб смочил горячий лоб под краном, стоявшим посреди двора.
— Леван Платонович, я предполагаю, что нужно, — сказал он печально. — Надо организовать хор долгожителей.
Директор всплеснул пухлыми руками.
— Ты прелесть, Луарсаб! Гениально! Восхитительно! Дай я тебя поцелую...
Он протянул обе руки, как бы приглашая Ларсаба взлететь к нему в объятия на третий этаж.
— Завтра же отправляйся! Вези, милый, долгожителей!
— А куда же отправляться, батоно Леван?
— Как куда? В горы, конечно, туда...
Он неопределённо показал куда-то в сторону далёких гор.
Луарсаб уныло посмотрел на горы.

***

Лошадиное ржанье, удары, топот, гортанные выкрики... «Цхенбурти»! Игра в мяч на лошадях...
Палками с сачком на конце горцы подхватывают маленький мячик и с размаху бросают в ворота. Лица блестят от пота, глаза азартно сверкают... Несмотря на то, что сейчас играют старики, «цхенбурти» захватывает у зрителей дух.
Зрителей двое — Луарсаб Гогоберидзе и председатель местного колхоза.
— Батоно Ипполит! — закричал председатель. — Батоно! На минутку, пожалуйста!
Высокий худой старик с большим костлявым кадыком подскакал к ним на лоснящемся от пота тонконогом коне.
— Батоно Ипполит, кого вы можете рекомендовать для хора? Наш уважаемый гость...
Старик перебил:
— Никого не могу!
Он тронул коня. Осадил его и, обернувшись, крикнул:
— Вы меня удивляете, товарищ председатель! В четверг ответственная игра. А вы — с каким-то хором.
И, пришпорив коня, он бросился в гущу борьбы.
... Председатель и Луарсаб ходили вдоль поля и следили глазами за Ипполитом: он перемещался к левым воротам — они шли направо. Когда они приближались к всаднику, председатель складывал ладони рупором и кричал:
— Ипполит! Не позорь колхоз... Выдели несколько человек!
Старик не отвечал: его команда проигрывала.
— Ипполит! — кричал в другой раз председатель. — Как тебе не стыдно! Человек добирался за двести километров... Слышишь: двести!
Старик не реагировал.
Кричал в рупор и Луарсаб.
— Батоно Ипполит! Так нельзя относиться к искусству! Это святыня!
В этот момент старик вогнал мяч в ворота.
— И что вы кричите под руку! — накинулся он на них. — Коня только пугаете... Ладно уж, берите запасных. Их только трое. Вас устроит? Но только запасных, учтите!
Он крикнул в поле:
— Илларион!.. Важа!.. Автандил!..

***

Семь стариков поют старинную народную песню. Они стоят на сцене колхозного клуба, одетые в праздничные национальные костюмы «чохи», некоторые даже повесили кинжалы.
Луарсаб, строгий и внимательный, дирижирует, переживая всем своим существом каждый переход, каждый нюанс песни.
— Стоп! — сказал Луарсаб. — Друзья мои, это ещё не совсем то, что нужно!
— Луарсаб Шалвович! — маленький кривоногий старик с животом, висящим, как спелая груша, лукаво сощурился. — Я знаю, чего нам не хватает...
— Что вы имеете в виду, батоно Бухути?
— Нам не хватает одной простой, но очень симпатичной детали... — старик ещё больше прищурил глаза. — Нам не хватает большого щедрого стола с хорошим вином!
Луарсаб рывком распахнул на себе белый летний китель, бросил его на стул и сказал:
— Это безобразие, дорогие товарищи! Два дня работаем — а никакой ответственности нету. Мы не на банкет едем — на фестиваль!
Старик с жёлтыми, прокуренными усами сказал:
— Извините, пожалуйста, Луарсаб Шалвович, у меня тоже есть одно предложение... Мы с Автандилом шестьдесят лет поём, и всегда он сидит у меня с правой стороны. На всех свадьбах... И в «цхенбурти» играем — он тоже справа. Понимаете? Он меня вдохновляет, я его вдохновляю... Автандил, дорогой, займи своё место!
Маленький аккуратный старичок в пенсне застенчиво вышел из шеренги долгожителей и скромно встал по правую руку друга.
— Вот теперь будьте уверены, батоно, — у нас всё получится!
Луарсаб тяжело вздохнул.
— Приготовились! Начинаем медленно, не спеша, с душой...
За окном вдруг раздался громкий топот лошадей. Показался круп коня, и, высунувшись по пояс, Ипполит гаркнул:
— Нехорошо поступаете, товарищ Гогоберидзе!
Хор и его руководитель остолбенели.
Распахнулась дверь — с нагайкой в руке вошёл Ипполит, и за ним вся команда.
— Почему же вы не предупредили, что едете на фестиваль, генацвале? Ауф! Да ради такого случая мы можем отменить все соревнования! — он обернулся к своим игрокам. — Друзья, ну-ка быстренько все на сцену!
Луарсаб испуганно поднял руки:
— Одну минуту! Батоно Ипполит, послушайте, мне только семь человек нужно.
— Как семь человек! У нас вся команда поёт... Все, как один, поднимайтесь, батонебо, поднимайтесь живее!.. Покажем, на что мы способны!
— Постойте! — сказал Луарсаб. — Хор у нас организован. Семь человек есть. Мы уже два дня репетируем. Завтра уезжаем. Извините, но...
У Ипполита от возмущения запрыгал кадык.
— Что? Вы предпочли основному составу запасных игроков? Нет, этому не бывать! Или берите всю команду, или никто из нас петь не будет... — он отыскал глазами свою тройку.
— Илларион!.. Важа!.. Автандил!.. Спускайтесь!..
Запасные нерешительно топтались на сцене, никто не спустился.
— Вот как! — воскликнул Ипполит. Он обернулся к команде. — Покинем эту странную компанию, друзья!
Старики потянулись к выходу. У дверей Ипполит обернулся.
— Значит, нашей дружбе пришёл конец? — спросил он стоящих на сцене запасных. — Интересы коллектива для вас не стоят гнилого яблока... Прощайте!
Луарсаб расслабился. Подошёл к стулу, надел китель, застегнул пуговицы.
— Итак, батонебо, — сказал он. — Поём не спеша, нежно, с душой...
— Луарсаб Шалвович, прошу прощения! Можно вас на минутку?
В зале стоял председатель колхоза.
Луарсаб спустился.
Председатель отвёл его в угол зала.
— Луарсаб Шалвович! — зашептал председатель. — Есть один замечательный певец, который по чистой случайности оказался вне поля вашего зоркого зрения. Кавалер двух орденов Славы, очень хороший производственник...
— Мелитон Эдишерович, уже поздно, не могу!
Председатель ещё больше понизил голос.
— Я вам скажу по секрету... Это мой дедушка, понимаете, прохода нет. Замучили меня совсем!
— А сколько ему лет? — спросил Луарсаб.
— Семьдесят девять.
— Вот видите — обрадовался Луарсаб. — Ничего не получается — слишком молод.
Луарсаб направился к сцене. Опять снял китель, аккуратно повесил на спинку стула.
— Итак, товарищи! Медленно, не спеша, с душой... Начали!
Вдруг из-за кулис выскочил с пронзительным криком высокий старик в чёрной косоворотке, подхваченной серебряным ремешком и прошёлся по сцене в жаркой лезгинке. Старик в последний раз подпрыгнул, опустился на одно колено и замер перед Луарсабом.
— Князь Варлаам Лордкипанидзе! — представился он низким и сиплым голосом.
— Что здесь происходит? — растерянно спросил Луарсаб.
— Почту за счастье быть участником вашего хора!
— Извините, но мне кажется, у вас не совсем подходящий голос.
— А танец? — сверкнул глазами князь.
— К сожалению, танцами мы не занимаемся, — грустно сказал Луарсаб.
— В таком случае, прошу великодушно простить меня за доставленное беспокойство, но если всё-таки я вам понадоблюсь, князь Лордкипанидзе всегда к вашим услугам, я пел ещё при графе Воронцове-Дашкове и танцевал при незабвенном генерале Леселидзе... Ещё раз пардон!
Князь раскланялся, с достоинством прошёл за кулисы и исчез.
Луарсаб тяжело опустился на стул и закрыл глаза.
— Репетиция окончена, — сказал он слабым голосом. — Завтра утром прогон, а вечером уезжаем.
— Кинжалы брать? — спросил старик в пенсне.
Луарсаб с тоскою посмотрел на него.
Бухути Симонович, старик с грушевидным животиком, поинтересовался:
— А сухой паёк будем брать? Зелень там... вино, курочку?
Старики оживились.
— Больше одного хурджина не брать! — сказал Луарсаб.
— До завтра.

***

Ночь. Сквозь какую-то щель пробивается в комнату слабый лучик луны. В тишине дома слышится вдруг стон тахты и осторожные шаги. Шёпот.
— Дедушка, ты куда?
— Спи, спи...
Скрипит дверь, скрипит балкон второго этажа, скрипит лестница — спускается костлявая фигура Иллариона. Воровато озираясь, старик направляется к низкому длинному строению, откуда слышится храп, посапывание, сонное блеяние... С крайней осторожностью он открывает старые двери хлева и проскальзывает внутрь. Слышится грохот пустого упавшего ведра и сдавленное проклятие, которое старик посылает тому, кто понаставил вёдер под ногами у людей...
Вспыхнул свет. Старик обернул лампочку старой рубашкой, поставил табуретку, накрыл её бараньей шкурой и уселся поудобнее. Откашлялся и, расправив плечи, упоённо начал:
— Ди-ла-во-о...

***

В другом доме горел полный свет. За столом сидело человек восемь. Глава семьи — дед Бухути — под любовными взглядами родственников разглагольствовал:
— А ещё он сказал: «Вы, батоно Бухути, у нас самый перспективный! У вас всё получается!..» Так и заявил.
Старик встал и затянул какую-то очень долгую и очень высокую ноту.
Когда он, наконец, кончил, его жена, восьмидесятилетняя Русудан, сказала со вздохом:
— И как это тебе всё удаётся? Везде ты первый, первым очки в деревне надел, первым ты из деревни в самолёт сел, первым ты телевизор купил и сейчас ты — самый первый!

***

На подушке мается сорокалетний мужчина — не может уснуть. Откуда-то очень издалека доносится тихое пение.
— Нет, не получается... — отвечает жена из другой комнаты.
— И я не могу! — вздыхает мужчина.
— Папа, — раздается мальчишеский голос, — мне завтра в школу рано вставать...
Мужчина садится на кровати.
— Пошли! — командует он. Встаёт, идёт в одну из комнат.
На постели лежит старуха.
— Идём, мать! — громко крикнул он ей в ухо. — Никто не может заснуть!
— А я ничего, — отвечает старуха тоненьким голоском. — Ничего не слышу... И что вы пристаёте к старику!
— Ауф! — махнул в сердцах рукой мужчина. — Если б я тоже был глухой...
Мужчина с электрическим фонариком в руке тяжело спускается по лестнице. За ним следом — жена, пятнадцатилетний сын и старуха. Они преодолели лестницу, очутились на первом этаже, обогнули по балкону дом, сошли в сад, остановились перед дверью, ведущей в погреб (марани). Пение шло из-за двери. Открыли дверь и вошли внутрь. Фонарик зашарил по цементному полу.
— Всё равно ничего не получается, отец! — сказал мужчина в темноту. — Всё слышно!
Луч фонарика нащупал большое круглое отверстие в полу, образованное горловиной замурованного в землю громадного, литров на пятьсот, кувшина.
Все подошли к отверстию.
Мужчина пустил луч прямо в кувшин. Там сидел дед Автандил.
— Датуни! — сказал старик, оборвав пение. — Дорогой! Вот-вот поймаю... Вот уже на кончиках пальцев — и не могу!
— Дедушка! — протянул мальчик. — У меня контрольная завтра...
— Вылезай, отец! Это место тоже не подходит... Слушай, я тебя прошу, будь человеком, хватит...
— Тс! — перебил его старик. — Кажется, поймал!
Из кувшина раздался сильный звучный голос старика, затянувшего какую-то ноту.
Все четверо стояли над ним и слушали.
Этот голос пронизывал весь погреб, весь дом, весь сад и поднимался в ночное небо. Отсюда, сверху, была видна вся деревня. То там, то здесь мигали огоньки. И то в одном, то в другом месте, перебивая друг друга, сплетаясь, отталкиваясь, то тише, то громче, звучали голоса долгожителей.

Иллюстрация Татьяны Полищук

***

А в это время Луарсаб Гогоберидзе безмятежно спал в своей постели. Окно было открыто.
— Луарсаб Шалвович! Луарсаб Шалвович! — послышался чей-то голос с улицы.
Луарсаб встрепенулся.
— Что случилось? — спросил он, приподнимаясь и высовываясь из окна.
Ответа он не получил. Свет померк перед его глазами. Что-то большое и жёсткое опустилось на его голову. Несколько сильных рук перевернуло на бок «годори» (корзину из-под винограда), другие руки подхватили, третьи — опрокинули тело Луарсаба внутрь корзины, четвёртые придержали его торчащие голые ноги — и все вместе потащили свою ношу по улице.
— Что такое? Зачем? Что вы делаете? Лю-ди! Лю-ди! — кричал из корзины руководитель хора. — Спасите!
Изредка сквозь прутья корзины мелькали в темноте огни. Слышался грозный топот похитителей и их тяжёлое дыхание.
Руки пронесли корзину через всю улицу, перебросили её через плетень (при этом из корзины раздался жалобный вопль), несколько других рук приняло её на другой стороне плетня — и Луарсаба Шалвовича потащили дальше.
Корзину, очевидно, несли под гору, потому что топот ног усилился. Потом её потащили вверх, на подъём — корзина закачалась, а дыхание похитителей стало трудным и хриплым.
Наконец, движение остановилось. Корзину опустили на землю.
Похитители разминали затёкшие руки. Корзина лежала на боку у ствола огромного дуба. Из неё скорбно торчали бледные ноги жертвы.
Где-то рядом потрескивал костёр.
— Давай! — сказал чей-то глухой голос.
Появилась табуретка.
Корзину взяли, подняли над табуретой и повернули — Луарсаб очутился сидящим на табуретке, всё ещё с надетой на него корзиной.
Две руки ухватились за края корзины — и начали медленно поднимать её ...
Показались красные в белых цветочках трусы Луарсаба, судорожно скрещённые на груди руки и, наконец, лицо, с застывшей гримасой ужаса и прилипшей на лбу большой раздавленной виноградиной.
Едва лицо открылось полностью — грянула песня.
Выпучив глаза, Луарсаб ошарашенно смотрел перед собой.
Перед ним тянулся освещённый костром большой длинный стол, покрытый белой скатертью, уставленной блюдами с едой, бутылями вина, золотистым хлебом, горками овощей... Над костром, шипя, жарилась крупная баранья туша. Вдоль стола, по обеим его сторонам, стояли с рогами вина в руках, отвергнутые Луарсабом старики. Они пели грозную и в то же время сверкавшую весельем старинную песню горцев.
Глядя ему в глаза, два десятка стариков то поднимали кверху в едином порыве вино, плескавшееся в рогах, то в такт песни опускали его вниз. Плечи их были расправлены, груди гордо выпрямлены, глаза блестели...
По лицу Луарсаба прошла дрожь возбуждения. Он вытянулся всем телом навстречу этой песне — и через секунду запел вместе со всеми. Его молодой голос влился в хор и повёл его за собою...
Песня кончилась, Луарсаб лихо опорожнил поднесённый ему рог.
Ипполит уже наливал в его рог новое вино.
— Дорогой Луарсаб Шалвович! Вы должны обязательно выпить это вино. Оно из моего марани. Лучшее вино во всей деревне. Я сделал его тридцать лет назад. — Он обернулся к столу. — Друзья! Этот тост мы поднимаем в честь нашего глубокоуважаемого ценителя искусства, дорогого Луарсаба Шалвовича Гогоберидзе, который вдалеке от своего городского дома встретил в нашем лице своих друзей!
Луарсаб выпил.
Вдруг раздался пронзительный крик и вперёд выскочил князь Лордкипанидзе.
Он прошёл вокруг стола в жаркой лезгинке.
Луарсаб не выдержал и, забыв, что он в одних трусах, пристроился к танцору. Они закружились вместе с князем на одних носочках — князь в сапогах, а Луарсаб босиком.
Долгожители восторженно хлопали в такт танцу.
... Ипполит взял новый штоф. В рог гостя снова полилось вино.
— Дорогой Луарсаб Шалвович! Вы не можете уехать от нас, не попробовав и это вино, я сделал его сорок лет назад. Друзья! Я поднимаю этот тост за то, чтобы все долгожители нашей деревни вместе с уважаемым Луарсабом Шалвовичем Гогоберидзе составили большую семью!
Луарсаб выпил.
За столом началось шумное пиршество. Всё смешалось в круговороте разговоров, тостов, шуток.
... По спящей деревенской улице шли в обнимку по пять-шесть человек участники пира.
Луарсаб обнимал одной рукой князя, другой Ипполита. Все пели нестройными надсадными голосами и пошатывались.

***

Ранним утром по тропинке, ведущей к клубу, шёл Луарсаб Шалвович Гогоберидзе. Летний китель его был тщательно отутюжен, парусиновые туфли вычищены зубным порошком, кепка с достоинством сидела на голове. Но его бледное лицо и несколько нетвёрдая походка несли на себе отпечаток вчерашней бурной ночи.
Перед входом в клуб Луарсаб остановился — одёрнул китель, поправил на голове кепку, отчего она приобрела ещё более внушительный вид, и взялся за ручку двери.
На сцене в праздничном одеянии, с обязательными кинжалами, висящими на ремнях, стояли все долгожители деревни, человек сорок. Они образовали несколько рядов, согласно голосам. И в ожидании хормейстера переговаривались, шутили, улыбались. Два-три человека пробовали голоса.
Луарсаб стоял в дверях и недоуменно смотрел на это сборище.
И вдруг сразу наступила тишина. Его заметили.
— Здравствуйте! Здравствуйте, Луарсаб Шалвович! — загомонили старики.
Луарсаб сдержанно ответил:
— Здравствуйте!
Подошёл ближе и сухо спросил:
— Что здесь происходит!? Почему на сцене посторонние?
Старики молчали.
— Лиц, не занятых в хоре, прошу удалиться!
Ипполит сказал:
— Батоно Луарсаб! Вы делаете странное заявление. Мы же обо всём договорились.
— О чём договорились? — строго спросил Луарсаб.
— За жареным барашком, за хорошим вином мы пришли к общему мнению, не так ли? Подтвердите, друзья! — обратился он к остальным.
Старики закивали.
— Да! Да!
— Верно!
— Так и было!
Луарсаб молча прошёлся вдоль сцены.
— Товарищ Махарадзе! Товарищи! Я хочу сказать вам одну очень простую и великую истину. — Он сделал паузу. — Никто, никогда не сможет купить искусство!
Луарсаб сердито снял кепку, положил её на стул и коротким жестом поправил прическу.
— Итак, прошу посторонних немедленно покинуть сцену!

Ворота гаража открылись — и показался передок старой потрёпанной полуторки. В кабине, рядом с шофёром, сидел председатель колхоза.
Высунув руку в окно машины, он показывал жестами: «Давай!», «Стоп!», «Давай!».
Машина, покачиваясь, содрогаясь внутренностями, выползала на дорогу.
По бокам и позади кузова лепились толкавшие её долгожители. Их было ровно семь.
Когда полуторка очутилась, наконец, на середине дороги, председатель показал: «Стоп». Автомобиль поспешно замер. Мелитон Эдишерович спрыгнул на землю.
— Красавица! — сказал он, любовно оглядывая машину. — Отрываю от сердца!
Повернулся к шофёру:
— Георгий, сколько она у нас набегала?
— Всего триста тысяч, батоно Мелитон, — ответил шофер, мальчик с едва пробивающимися усиками.
Откуда-то сзади, почти из-под кузова, вылез с перепачканным сажей лицом Луарсаб.
Он сказал хмуро:
— Имейте в виду, Мелитон Эдишерович, вам доверено семь человеческих жизней, себя я не считаю.
— Зачем говорите такие слова? — возмутился председатель. — Автомобиль совсем как новый. Он ещё меня переживёт. Резину вчера новую поставили...
— А мотор у неё есть? — озабоченно спросил Луарсаб.
— Ай, какой вы ужасный человек! — опять возмутился председатель. — У неё не мотор, а сказка! Почти двадцать с половиной лошадиных сил. Садитесь, товарищи! — обратился он к старикам.
Долгожители бросились к сложенным в сторонке хурджинам с едой и вином и, помогая друг другу, подбадривая себя шутками, залезли в кузов. Луарсаб вместо хурджина взял свой портфель и уселся вместе с шофёром.
— Илико! — крикнул шофёр. — Неси скорей ручку.
Мальчик принёс из гаража ручку.
— Давай мне! — сказал председатель.
Он вставил ручку — и крутанул. Мотор не заводился.
— Сколько, вы сказали, у него лошадиных сил? — ехидно спросил Луарсаб, высунувшись из кабины.
Мелитон Эдишерович снова налёг на ручку.
Наконец, в чреве машины родился какой-то робкий хрупкий звук. Это заработал мотор.
— Есть! — сказал Георгий.
Председатель послушал, наклонившись ухом к капоту.
— Сказка, — подтвердил он, — а не мотор! Счастливой вам дороги, друзья! Я уверен, Луарсаб Шалвович, что первая премия будет за нами!
Машина тронулась.
Едва она проехала метров тридцать, дед Ираклий, сидящий на скамейке у самой кабины, забарабанил рукой по крыше.
Полуторка остановилась. Показалось лицо Луарсаба.
— Что случилось?
— Я не еду, Шалвович! Вы меня, конечно, извините, дорогой, но я поехать не могу.
— Как! — закричал Луарсаб. — Как не можете?
— На этой земле я родился, — сказал старик. — Здесь я вырос и состарился. Меня здесь знают все. Спросите любого — каждый покажет вам дом, где живёт дед Ираклий. С Ипполитом мы дружим уже шестьдесят лет. В один год свадьбы справляли... Нет, дорогой, без друга я никуда не поеду.
И старик начал слезать с кузова.
— Стой! — сказал Луарсаб. — Илико! — крикнул он. — Беги за дедом Ипполитом.
Илико, поднимая пыль по дороге, помчался в деревню.
Луарсаб сидел в кабине грузовика и мрачно смотрел перед собой.
Со стороны деревни уже бежали Илико и дед Ипполит. В руках мальчик держал хурджин. Старик был одет в праздничную «чоху» и придерживал на бегу большой кинжал.
Несколько рук подхватили его и втащили в кузов.
— Трогай, Георгий! — сказал Луарсаб.
Полуторка двинулась.
Метров через двести в крышу опять забарабанили.
Луарсаб вздохнул.
— Ну что там ещё?
— Батоно Луарсаб! — сказал дед Важа. — Мы тут с другом посоветовались — и решили, что без князя Лордкипанидзе нет смысла ехать.
— Не обижайтесь, пожалуйста, — добавил дед Автандил. — Но без князя мы с Важей отказываемся от поездки. У него правнучка за его внуком замужем. А у меня внук женат на его правнучке. Сами понимаете: нельзя нам!
Луарсаб скромно закрыл глаза.
— Илико! — крикнул дед Автандил. — Илико! Беги скорее за Варлаамом!
Маленькая фигура Илико помчалась в деревню.
Луарсаб, смирившись с судьбой, грустно смотрел на дорогу.
Князь, одетый в «чоху» с кинжалом, прикатил на велосипеде. Илико сидел на багажнике.
Князь взобрался в кузов и, пожимая старикам руки, гордо сказал:
— Я пел ещё при графе Воронцове-Дашкове, друзья! А это что-то значит!
Георгий включил мотор.
— Стойте! — крикнул князь, — Луарсаб Шалвович! — он наклонился к окошку. — Сейчас сюда все наши старики придут. Поздравляю вас! У вас будет великолепный хор! Браво!

***

В знакомом нам городском дворике с нависшими балконами Луарсаб Шалвович выстраивал хор.
— Батоно Важа, сюда, пожалуйста... Батоно Автандил, встаньте по правую руку от Ираклия Николаевича... Батоно Бухути, прошу вас, перестаньте нюхать табак!
... На балконе появился молодой человек со стулом. Вывели старуху в чёрном. Вышли юноша и девушка. Старик уже начал протирать свой биноколь... Ярусы заполнялись.
Луарсаб строго оглядел выстроившийся хор, сложил рупором ладони и крикнул:
— Леван Платонович!
Штора качнулась — на балкон медленно выплыл директор филармонии. В руках он держал бутылку «Боржоми» и стакан.
— Можно начинать? — спросил Луарсаб.
Леван Платонович отхлебнул из стакана, поставил его на перила и величественно кивнул.
Луарсаб сосредоточенно нахмурился, повернулся к старикам и медленно поднял вверх руки.
Взмахнул — и полилась старинная свадебная песня. Голоса звучали трепетно, нежно. Старики пели с душой.
... Когда песня кончилась, ярусы зааплодировали.
Луарсаб обернулся и медленно поднял глаза на директора.
Леван Платонович доставал из кармана платок.
— Спасибо, Луарсаб... Спасибо! — сказал он, вытирая слёзы. — Я всегда говорил, что ты далеко пойдёшь, но ... — директор спрятал платок, — опять чего-то не хватает...
— Соли? — робко спросил Луарсаб.
— Ты стал понимать меня с полуслова, дорогой. Вот что... Меня вдруг осенило! Нам нужен не хор, а ... соло! Доставай соло, Луарсаб!
— Где доставать, батоно Леван?
— Доставай, где хочешь. Из-под земли. Хоть сам пой!..
Директор взял бутылку «Боржоми», стакан и скрылся за занавеской.
Наступила тишина.
Луарсаб стоял и ошалело смотрел на балкон третьего этажа, на то место, где только что был директор филармонии Леван Платонович.

[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 11.06.01 12:41