Кумиры

Наталия Шведова

Победитель Дракона
(Творческий портрет Виктора Авилова)

Судьба нечасто делает такие подарки. В знакомом, примелькавшемся, отчасти наскучившем мире внезапно возникает яркая, притягивающая точка. Ты всматриваешься — не просто точка, но целый мир, властно перекрывающийся с твоим собственным. Можно было бы употребить слово «пленяющий», если бы оно не было затаскано и не потеряло связи со словом «плен». Нечто берет тебя в плен, удерживает, заставляет вновь и вновь возвращаться к уже обдуманному — и в конце концов взяться за перо.

Таким «пленом» стали для меня роли Виктора Авилова.

Широкой публике он известен прежде всего как киноактер, в последние годы — благодаря телевидению. Мятежный художник в «Господине оформителе», печально-романтический граф Монте-Кристо, кладбищенский делец Стасик («Смиренное кладбище» по С. Каледину), зловещий мститель Мордаунт («Мушкетеры двадцать лет спустя»), современный рыцарь — сержант Гез («Сафари № 6»), загадочный доктор Катцель из «Петербургских тайн», прагматичный приятель главного героя из «Зимней вишни» — по этим и другим ролям его сразу вспоминает почти каждый. Сам Авилов относится к своим киноработам скептически, но именно они позволяют множеству зрителей оценить и запомнить его поразительный актерский дар. Не все, конечно, побегут в театр, которому Виктор отдал более двадцати лет насыщенной (даже слишком) творческой жизни, — московский Театр на Юго-Западе. Но я пришла туда именно так, «от кино».

Театралы и многочисленные поклонники знают и ценят главным образом сценические создания Авилова. Это Гамлет, Мольер из «Кабалы святош» Булгакова, рыцарь Ланцелот из сказки Е.Шварца о Драконе, персонажи рассказов В.Шукшина, Калигула в интерпретации А.Камю, булгаковский же Воланд и многие другие — неповторимое украшение спектаклей, поставленных Валерием Беляковичем. Необязательно героические или романтические характеры, хотя покров романтики окутывает актера даже в жизни — например, в изысканно простой манере одеваться, в знаменитой прическе с золотыми локонами... и даже в болезнях, которые, увы, на время отдалили Виктора от сцены. Уже ушли в прошлое спектакли, где он играл «чудаковатых», в разном смысле неблизких к героизму людей: Беранже («Носороги» Э.Ионеско) и Лузлифа Харпера («С днем рождения, Ванда Джун!» К.Воннегута). Один — «маленький человек», оставшийся Человеком среди одичавших двуногих; другой — нелепый «герой войны», тяготящийся своим прошлым. И лишь театральные зрители могли по-настоящему распознать великолепный комедийный дар Авилова — в музыкальных комедиях, в спектаклях по Гоголю или в недавней режиссерской обработке классических сюжетов — «Страстях по Мольеру». В основном его справедливо считают актером трагическим, мастером сложнейшего психологического рисунка — «Гамлетом восьмидесятых».

Все эти роли требуют колоссального физического и душевного напряжения; их объединяет уникальный личностный талант актера. Можно не верить астрологическим выкладкам, предрекающим трудную и блестящую судьбу, но мы видим то, что состоялось: гениального актера, звезду первой величины. Не надо бояться «громких» эпитетов, ими такую личность не испортить. Звание Заслуженного артиста России, полученное в 1993 году, лишь частично отражает то, что сделано Авиловым для русского театра.

«Я устал», — откровенно сказал мне Виктор в больнице, временно заменившей ему (и мне) привычный интерьер театра. Но и здесь он остается собой, может «с ходу» прочесть один из лучших монологов Гамлета (на фоне больничной ограды): «О, если б это тело, плоть моя...» Непросто прочесть текст, а показать разные варианты интерпретации, способы воздействия на зрителя. Казалось бы, приоткрывается «кухня»... А загадка все равно остается — «загадка не нашего охвата», — как говорится в «Гамлете».

В.Авилов в роли Воланда («Мастер и Маргарита» по Булгакову).
Фото Константина Горячева.

Его Гамлет незабываем, и неважно, что актеру сейчас уже изрядно за сорок. Высокий, стройный, затянутый в черный бархат и замшу, он двигается по-кошачьи легко, почти бесшумно. Скульптурно выразительное лицо в обрамлении длинных пшеничных волос, резкий профиль с горбинкой, огромные глаза небесной яркости, взгляд «прожигающей» силы, хрипловато-музыкальный низкий голос —все это лишь основа для создания образа. Внезапно блеснувший взгляд, легкий изгиб улыбки, приподнявшаяся бровь, едва слышный вздох или точный перепад интонации, без всякого нажима, — и тончайшие, почти неподвластные слову оттенки душевного состояния «магнетизируют» зрителя.

Гамлет Авилова — человек, стремившийся жить естественной, наполненной жизнью: познавать мир, искренне общаться с друзьями, любить и быть любимым, уважать родных... Это артистичная, чуткая натура — недаром он так рад встрече с заезжими актерами.

Надлом сквозит в Гамлете с самого начала. Принц еще не понимает случившегося, но Призрак отца открывает ему тошнотворные тайны людской подлости. В этой сцене Гамлет ранен глубже, чем в финале, где от яда погибает тело. Бескровная незаживающая рана нанесена в самое сердце — братоубийством дяди и легкомыслием матери. Лицо Гамлета искажено нестерпимой мукой; глаза выдают, как трудно постичь страшную истину и совместить с ней дальнейшую свою жизнь. Пальцы стиснуты, тело все больше пригибается к земле... и вслед Призраку раздается почти беззвучный хрипящий крик, словно у человека расплющили, размозжили душу. Доброе и щедрое от природы, сердце Гамлета отныне зажато в тиски ненависти и мести.

«Дракон» О.Задорин — Мальчик, В.Авилов — Ланцелот, Г.Галкина — Эльза.

Авиловский Гамлет — это средоточие важнейших философских вопросов. Не только «быть иль не быть», но и «зачем быть», «каким быть», каков этот мир и как выполнить в нем свое предназначение, когда и с чем уйти в мир иной. Богатейшая личность актера стоит за тонко прорисованным обликом благородного, жертвующего собой принца. Это уже нечто большее, чем безупречный сценический образ: приглашение к размышлению, к сопереживанию, к духовному общению. Гамлетовские вопросы, прежде чем пройти «сквозь хлад ума», разжигают «жар души» (Блок), вызывают и невыносимую боль, и новый взлет духа. Лицо Гамлета в такие минуты залито слезами, но это не слабость, не трусость: это немой крик раненой человечности. В финале она погибает, чтобы возродиться в нас.

Этот Гамлет излучает невероятную внутреннюю силу. Духовная сила притягивает и завораживает гораздо больше, чем гордые черты лица и вызывающе красивый костюм. Слабые и подлые люди заставляют страдать и приводят к гибели сильную, чистую, прекрасную натуру. Впрочем, они гибнут сами — но страдать и умирать так, как Гамлет, им не дано. Страдания Гамлета — осмысленное, добровольно принятое им тяжкое бремя, искупление не только своих грехов. Его слезы, душевная и физическая боль не могут порождать «дешевой» жалости, снисходительного умиления. Должно возникать сострадание — «со-страдание», попадание в ту же волну, чтобы в душе зрителя долго потом звучала «гамлетовская мелодия» — и реальная нежная музыка, и то, что сыграно им самим на струнах души. Мелодия без фальши, возвышенная и чистая. Излучение авиловского Гамлета, его светлые импульсы заряжают зрителя — не только биологически...

Гамлет Авилова внутренне зависит только от такой мистической вещи, как предопределение. Окружающие не могут посягнуть на его внутреннюю свободу — и именно этим, а не правом рода, обусловлено королевское достоинство принца, заметное в каждом слове и жесте. Его могут смертельно ранить, заставить трепетать и задыхаться от боли — но он останется собой. Как в сцене с флейтой: «Вы можете расстроить меня, но играть на мне не-ль-зя». Грустная улыбка, обращенная к актерам, снятая с головы кронпринца бутафорская корона и слезинка на щеке. Поистине мировая скорбь: ведь «мышеловка» сработала, выдал себя преступный король. Авиловский Гамлет решает свою личную драму в общечеловеческой плоскости, на уровне экзистенциальных вопросов. «Быть иль не быть...?» — не только принцу Датскому, но всем и каждому. Кто захочет слышать, думать, переживать.

Знаменитый монолог перенесен у Беляковича к событийной кульминации: Гамлет произносит его тогда, когда угроза небытия нависает над ним неотвратимо. «Быть» для него — только отсрочка перед «не быть», но за этот промежуток надо успеть сделать то, что предназначено Судьбой. Авилов иной раз выдерживал перед этим монологом такую ледяную паузу, что становилось жутко. Словно повеяло из той страны, «откуда ни один не возвращался». Сам монолог произносится несколько отрешенно — но именно так, напрягая волю, собираются с мыслями перед решающим шагом.

Замедленное «вхождение» Гамлета в поединок — словно разбег пантеры: раскручивается жесткая музыка боя, раскручивается грациозная мощь пластики, чтобы «надломиться» после ранения и взметнуться последним всплеском в «охоте на короля». «Как, и рапира с ядом», — горько замечает Гамлет, уже не удивляясь, тем более не возмущаясь; он словно отмечает еще одну ступень в бездну человеческой подлости.

«Вы можете расстроить меня», — умирающий Гамлет, слабея, прислонялся к колонне (сейчас подмостки в театре переделаны, мизансцены несколько изменены) и договаривал свое напутствие Горацио, вздрагивая от жалящей боли в плече. «Дальнейшее — молчанье», — он словно заглядывал в вечность, озарившись неземным светом. Гамлет умирает, но не падает, а невесомо уходит под печальную музыку, тает в темноте. Для меня он уходит победителем, и шумного жестокого финала с воинством Фортинбраса как бы не существует: все заливает гамлетовская светлая нежность. «Играть на мне нельзя».

Имя актера по-латыни означает «победитель», и это исходное значение постоянно приходит в голову, когда думаешь о его ролях — да и о «внесценической» жизни тоже. Последовательные победы над собственным несовершенством, над преградами тернистого пути. «Непрофессионалом» его могут называть только люди, сами весьма далекие от профессионализма в театроведении и журналистике. Кто из серьезных исследователей будет вновь и вновь смаковать «любительские»подробности актерского пути Авилова, человека с «нетеатральным» дипломом?.. Но этот путь «к звездам» оплачен очень дорогой ценой. Сигнал тревоги прозвучал осенью 1995 года на гастролях в Берлине: актер вместо выхода на сцену в роли Воланда лег на операционный стол, сильнейшее кровотечение едва не стоило ему жизни... Не прошло и полутора месяцев — и он вновь вышел на родную сцену «Юго-Запада», вышел еще совсем слабым и больным, — и играл порой со срывами, порой потрясающе, как мы еще не видели. Однако перегрузки (оправданы ли они?) вскоре опять сказались. Март 1999 года: блистательный Мольер с тяжелым воспалением легких. И затем — больничные стены, капельницы, долгое лечение. Болезнь тоже предстоит победить. И мы, ближние, обязаны помогать.

Что же это за роковая роль — Воланд из «Мастера и Маргариты» Булгакова, известный также под именем Сатаны?.. Как он вяжется с несомненным светлым началом в человеческой природе актера? Демоничность Авилова обманчива, это игра, «поиск в противоположном направлении» (опять же слова Гамлета). Побеждать в себе дьявольское, играя Дьявола. Заставлять зрителя содрогаться от чудовищно сильного взгляда Воланда, от его холодных усмешек, от голоса, идущего из потусторонних глубин. Заставлять сомневаться и искать истину — вновь в «противоположном направлении», то есть в светлом. Там, где чарующий сказочный Ланцелот Авилова побеждал Дракона, выводя людей к Солнцу из гнилостного мрака.

Отверженный мятежник Люцифер,
властитель судеб темных и порочных,
внимает голосу из недоступных сфер
и знает: с ними кто-то связан прочно.

И крохотные искорки во тьме,
сливаясь, яркий свет рождают снова.
Иначе б нас давно настигла смерть
от злобного невежества людского.

Этим отрывком из собственного стихотворения «Напоминание» я хотела бы завершить очерк о нашем замечательном современнике. О Рыцаре, побеждающем Дракона в любом обличье.

[На первую страницу (Home page)]
[В раздел Театр]
Дата обновления информации (Modify date): 21.01.15 20:34