Имена
Память
На самом деле, он был очень больным человеком. Больным настолько, что медики удивлялись — как это ему удалось дожить до 82 лет и пережить те последние семь лет, когда он уже не появлялся в своем кабинете во ВГИКе и перенес две тяжелейшие операции. Новое и радикальное руководство Союза кинематографистов начало борьбу за реформу в кино с атаки на ВГИК. Руководство Госкино ушло в глухую оборону и предпочло принести в жертву ректора первого в мире и крупнейшего киноинститута.
Виталию Николаевичу Ждану исполнялось 75 лет, и это казалось отличным поводом для решения, которое должно было поумерить атакующий пыл младотурков из союза Кинематографистов. Конечно, 75 лет — немало, но ведь и люди-то разные, и если уж после шока стыдливо-постыдного, произнесенного кулуарным шепотом решения Госкино и последовавших операций бывший ректор ВГИК, профессор Ждан день за днем писал и успел закончить свою последнюю книгу о кино, значит, он полностью сохранил свою профессиональную и человеческую форму.
Тех, кто встречал В.Н.Ждана в неформальной обстановке, это не могло удивить: он относился к исчезающей породе русских интеллигентов, чей максимализм мог оборачиваться и политической одержимостью и фанатичностью ученого, но во всех случаях диктовал забытый ныне стиль поведения — стоическое невнимание к себе при максимальном внимании к другим, стремление к сдержанности во всем (в манерах, в речи, в одежде) и какая-то стыдливая, прячущаяся в тень доброта.
Некоторое время Виталий Николаевич был советником по культуре при Посольстве СССР во Франции, и продолжалось это всего несколько лет, но московские кинематографисты знали: если кто-то болен и помочь может только заграничное лекарство, надо попросить Ждана, и он пришлет — даже если незнаком с просителем... Забавно, а теперь и трогательно, вспоминать, как в разговоре с кем-нибудь из своих коллег или выпускников, хвастающих опубликованной брошюрой, он мог тихо заметить: «Да и я писал об этом в своей книжонке» (а «книжонка» эта — огромный толстый том, и Виталий Николаевич просто хочет быть деликатным с говорящим). И уж, конечно, он никогда не жаловался ни на какие болезни. До последнего дня на вопросы знакомых и незнакомых людей, коллег и врачей он знал один ответ: «Нормально». Было в нем что-то английское: болезни, проблемы, неприятности — его частное дело, и у него нет права занимать ими посторонних или даже близких. Не мне судить, правильно это или нет, но во многом поэтому человек с тяжелейшей болезнью почек прожил до 82 лет, оставаясь ученым, педагогом и личностью, и этот длительный, скрытый от лишних глаз поединок с болезнью и судьбой не менее удивителен, чем его богатая событиями и встречами жизнь.
Вгиковские «баталии» отшумели 10 лет назад. Кинематографа, которого так ждали и добивались, не существует. Кинопроката тоже. А ВГИК уцелел, и те, кто сегодня учит молодежь в упрямой надежде на будущее, вспоминают В.Н.Ждана.
Многие бывшие вгиковцы, те, кому сегодня за 50, с тоской вспоминают ВГИК 60-х годов, хрущевскую оттепель и готовы верить, что это был золотой век уникального киновуза. Тоскуют они, на самом деле, по своей молодости, потому что «оттепель» была недолгой, сменили ее заморозки, а те шедевры действительно нового и по-новому гуманного советского кино были сделаны вгиковцами выпуска 50-х... Рядом с горсткой педагогов, рисковавших противоречить догмам, работали десятки их антагонистов — влиятельных, уверенных в себе и цепких. Они всерьез полагали, что играют решающую роль в жизни «кузницы кадров» кинематографа, пережившего вторую молодость, и сыграли бы ее — если бы не эпоха, не общий перелом, не тот «воздух перемен», который породил творчество Хуциева и Тарковского, А.Кончаловского или Н.Михалкова.
На одном из Московских международных кинофестивалей
ВГИК 70-х и 80-х — а именно на это время падает ректорство В.Н.Ждана — в памятном 1986-ом пытались представить квинтэссенцией серости и казенной скуки. Спорный тезис — достаточно вспомнить, что именно во ВГИКе изгнанный отовсюду Мераб Мамардашвили прочел свой нашумевший курс; что во ВГИКе студентам показывали изъятые из проката или, наоборот, не попавшие на экран фильмы Тарковского и Кончаловского, Милоша Формана, Веры Хитиловой, Клоса и Кадара, Вайды и Занусси; что горстка по-европейски образованных и отвергающих идеологические шаблоны педагогов не только выросла количеством, но и определяла самое важное в учебном заведении — его духовный климат.
Иначе не могло и быть — Виталий Николаевич был человеком культуры, а не мобилизованным на «идеологический фронт» функционером. Естественно, его институт действовал в четко определенном социально-политическом контексте; естественно, ректор не мог выйти за жесткие рамки своих полномочий; естественно, он был в позиции лоцмана, лавирующего между взаимоисключающими требованиями «сверху» и ожиданиями «снизу». И, разумеется, он находил компромиссный путь, но вот степень и уровень компромисса всегда определяет личность и культура руководителя.
Я помню кабинет Ждана — не во ВГИКе, конечно же. Спартанская простота, письменный стол, стеллажи и книги. Несколько полок — отдано эстетике, что естественно для человека, закончившего Ленинградский институт истории философии и лингвистики. Одна полка посвящалась теории кино: Базен, Кракауэр, Арнхейм, Рота, Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко, Ромм. С краешка — его собственные книги и брошюры, толстые и тонкие, старые и новые: «О природе киноискусства», «Специфика кинообраза», «Кино и условность», «Введение в эстетику фильма», «Эстетика фильма». А рядом — книги и альбомы по изобразительному искусству. Разумеется, ректор ВГИКа не мог афишировать своей любви к работам импрессионистов, кубистов, экспрессионистов — ко всему тому, что принято называть современным «искусством». Нечего и говорить, что очень редкому гостю доводилось видеть издания, подаренные хозяину Кандинским, Пикассо или Надей Леже. Фотографии он показывал чаще — фотографии его любимого «парижского периода»: после войны и первых лекций во ВГИКе, после 5 лет во главе журнала «Искусство кино» В.Н. Ждан оказался в столице Франции. Это было время знаменитой «оттепели». Хрущев решил, что обязанности советников по культуре должны исполнять люди, знающие культуру не понаслышке. Вот и появился в Париже человек, который отлично знал «что есть что» в искусстве и мог пользоваться уважением у таких людей, как Арагон и Триоле, Леже и Кандинский, Рене Клер и Ален Рене, Симона Синьоре и Ив Монтан...
Еще реже Ждан рассказывал об эпизодах своей службы на посту советника по культуре: были среди них истории уморительные, курьезные и драматические, но случались и трагические. Жизнь даже советника по культуре чревата необходимостью «платить» за приятные моменты, за все эти встречи с Леже, или Синьоре, или Арагоном. К несчастью, эти уникальные рассказы не записывались в то время, а сегодня их уже не услышишь. Сохранились 8-ми миллиметровые фильмы, редкий и не нужный никому «портрет» Франции конца 50-х годов: набережные Сены, Фестивальный дворец и пляж кинозвезд в Канне, коррида в Ниме и недовольный матадором Пикассо, который возбужденно машет своей знаменитой палкой и кричит нечто очень выразительное, но не очень цензурное. Этот редкий кадр имеет одинаковые с планом дожидающейся Хичкока старлетки шансы сохраниться для будущего. Строго говоря, эти шансы равны нулю — речь ведь не о «Прибытии поезда», а о неформальном кинодневнике советника по культуре во Франции 50-х годов...
В 60-е годы Ждан оказался во ВГИКе — в конечном счете, он всегда был ученым и педагогом. Здесь он провел четверть века — во главе издательского отдела, проректором по науке и, наконец, ректором — 14 беспокойных лет. Я не стану давать им оценку, не хочу вспоминать те мучительные часы в актовом зале института, когда в ноябре 1986 года ректора фактически поставили к позорному столбу перед его же сотрудниками и студентами. Я только вспоминаю, что ректор сидел молча, закрыв глаза, как будто говоримое не имело никакого значения. Его молчание удивляло, но по «гамбургскому счету» он был прав. В.Н. Ждан знал, что на самом деле ВГИК лучший, а не худший из киновузов мира; что люди, которые ставили ему в пример крохотные западные киношколы с платным двухгодичным обучением и куцым, ориентированным на узкопрофессиональное обучение учебным планом, либо не были ни в одной из таких школ, либо сознательно забывали об истине. Он знал, сколько талантливых кинематографистов вышло из ВГИКа за эти 14 лет... И кто из них составил костяк молодых кинематографий прибалтийских республик и республик Средней Азии, Украины и Белоруссии... И сколько бывших вгиковцев работает в странах Восточной Европы, на ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке...
Конечно, это было делом всего института, большой группы знающих, интеллигентных и любящих ВГИК людей, но именно он собрал этих людей, и именно при нем, благодаря его достоинствам и слабостям, открытиям и ошибкам, институт приобрел международный статус: не зря же день ВГИКа отмечал Московский фестиваль, делегация ВГИКа неизменно выезжала в Ташкент, письма с просьбой предоставить возможность учиться в институте шли отовсюду — даже из США, ФРГ, Франции, Германии и Японии.
В ноябре 1986 года ректора принесли в жертву, и я не буду пытаться преуменьшить трагичность этой ситуации. С другой стороны, похоже, что эта жертва спасла ВГИК, обеспечив — если пользоваться шахматным жаргоном — потерю наступательного темпа. Даже в сегодняшней ситуации ВГИК выжил и остается все-таки старейшей и наиболее серьезной киношколой мира. Именно об этом мечтал, сидя за своей последней рукописью, бывший ректор института. Он не сдался перед болезнью, он закончил свою последнюю рукопись — попытавшись спокойно и трезво оценить почти вековой опыт отечественного и мирового кино. Конечно, сегодня даже издательство «Искусство» фактически не может издавать мало-мальски серьезные книги по кино. Денег нет — нет и спонсоров, способных выбросить деньги на подобную затею. И все-таки мне кажется, что просвещенные меценаты должны найтись, а эта книга и ее автор заслуживают того, чтобы мы оценили нравственную силу, человеческое мужество и профессионализм.
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Кино"]
Дата обновления информации (Modify
date): 10.11.04 11:22
