Гипотезы

Кира Викторова

"ИРОДИАДА", или еще одна потаенная страница «Истории моего времени» Пушкина

Принято считать, что в «Гавриилиаде» — «пародийно переосмысливаются евангельский рассказ о благовещании девы Марии и библейский о грехопадении и изгнании из рая первых людей».

Обвиняя поэта в «афеизме» — т.е. безусловно веря официальной версии III отделения — исследователи прошли мимо показаний самого автора поэмы. Так, известное сообщение Пушкина в письме Вяземскому от 1 сентября 1828 г. :«До правительства дошла, наконец, Гавриилиада» — воспринимается буквально. 7 лет поэма колесила по Росиии и, наконец, попала в руки правительства.

Между тем, исходя из анализа всех авторских комментариев к поэме, глубокая ирония Пушкина над запоздалой реакцией «правительства» заключалась в том, что истинное содержание «Гавриилиады» наконец (!) дошло до ума императора — «прапорщика»1

1 См. известную характеристику Николая I, сказанную «Некто» — то бишь Пушкиным: «В нем много от прапорщика и немного от Петра Великого" (Дневник от 21 мая 1834 года.)

Эта, опасная истина именно для Николая, и послужила причиной возбуждения «Дела о Гавриилиаде», спустя 7 лет по написании, в 1828 г. Более того. Учитывая опасение поэта быть отправленным «прямо, прямо на Восток» — то есть в Сибирь — «Гавриилиада» имеет какое-то отношение к Александру I

alex-1.jpg (74285 bytes)

(Александр Первый (1777 - 1825) Гравюра Вендрамини по рисунку Сент-Обена 1813) и заговору декабристов.

Итак, выслушаем Пушкина.

В письме брату декабриста А.Тургеневу 7 мая 1821 г. Пушкин сравнивает «Гавриилиаду» — с «Откровениями» Иоанна Богослова: «... не можете ли вытребовать меня с моего острова Пафмоса? Я привезу вам сочинение во вкусе Апокалипсиса». Т.о. «Откровения» «Гавриилиады» Пушкина не имеет прямого отношения к Еве, Марии и рождению Христа.

Далее. В письме Вяземскому 1821 года Пушкин предпосылает поэме стихотворное предисловие, открывающее некое «опасное» родство нравов двора Романовых — с сюжетом поэмы:

Вот Муза, резвая болтунья,
Пример двора ее пленил...
Не удивляйся, милый мой,
Ее израэльскому платью
И под заветною печатью
2
Прими опасные стихи.*

2 «Заветная печать» 1821 года снимет домыслы Т.Цявловской о «перстне»-печати, якобы подаренном поэту Е.Воронцовой в 1823 году.
* Все цитаты приводятся из черновых автографов большого Академического издания сочинении АС.Пушкина 1937-1959 г.г.

Итак, под «израэльским платьем» Ветхого и Нового заветов — скрывалось «кощунство» иного рода, относящееся к другой «Марии» и другому младенцу. В данном аспекте «примера двора» — речь идет о рождении в 1818 году «порфироносного» первенца Николая — вел. кн. Александра.

Подтверждением тому служит известный «Ноэль» 1818 года, также отмеченный чертами «афеизма», где Пушкин извещает Читателей об Александре I, «прискакавшем» с Аахенского конгресса крестить будущего «освободителя крестьян» — Александра II:

Ура! в Россию скачет
Кочующий деспот...

Данная характеристика Александра I — «Кочующий деспот — дает, выражаясь словами Пушкина, — «пищу для умов».

«Известие о рождении племянника застало императора в Бессарабии» — свидетельствует вел. кн. Николай Михайлович в монографии «Император Александр I». То есть Александр I в 1818 году «кочевал» по Бессарабии, подобно другому «кочующему деспоту» — «Алеко»!3 «Оставь нас, страшный человек, Ты для себя лишь хочешь воли» — таков приговор Пушкина, вложенный в уста «старого цыгана» после убийства Алеко Земфиры. «Мы не неволим, не казним, но жить с убийцей не хотим»! Разрыв пушкинистики с историей, фактами биографии Александра I, пренебрежение к «слову» поэта — позволил отнести образ «убийцы» «Алеко» — к Пушкину!

3 Подобно птичке беззаботной,/ И он, изгнанник перелетный,/ Гнезда надежного не знал/ И ни к чему не привыкал/ Ему везде была дорога. — характеризует Пушкин героя поэмы. (Ср. «Всю жизнь провел в дороге / И умер в Таганроге.»)

Но самым существенным для нашей темы, является то обстоятельство, что в одном рукописном списке «Ноэля» вместо известного стиха: «Мария в хлопотах Спасителя стращает» — мы читаем — «Мария в хлопотах наследника стращает: не плачь, дитя»...

Итак, мать «наследника» — то есть супруга Николая I — Александра Федоровна носит имя «Мария», как и героиня «Гавриилиады»!

Финал «Ноэля» заканчивается обещаниями Александра I дать народу конституцию «из доброй воли»:

«Закон постановлю на место вам Горголи
И людям я права людей, по царской милости своей,
Отдам из доброй воли»...

(Невыполнение обещаний послужило главной причиной заговора декабристов.)

Последний стих — обращение «Марии» к «наследнику»:

«Ну слушай же, как царь-отец рассказывает сказки» — звучит двусмысленно: Александр I является одновременно и «отцом» народа, и отцом «наследника» — младенца Александра Николаевича!

Как известно, 14 декабря 1825 года Николай вышел из дворца к гвардейцам, бравшим Париж, — с семилетним великим князем на руках. Что хотел сказать этим «воззванием» к памяти «сослуживцев» Александра I — Николай? Историки не комментируют этот любопытный акт.

Чтобы уразуметь вышеприведенные «странные сближения» имен и понятий — обратимся к материалам наследия Пушкина, Дневнику 1834 года и одному рисунку в рукописи «Кавказского пленника», произведения, писавшегося одновременно с «Гавриилиадой». Не означает ли это обстоятельство, что мысли Пушкина шли параллельно, объединяя, таким образом, содержание двух, столь различных поэм? Но так ли они были разнородны?

Автограф «Гавриилиады» не сохранился — итак, смотрим рисунок Пушкина на первой странице «Кавказского пленника».

pushruk2.jpg (53500 bytes)

Автограф первого листа рукописи 1821 г. «Кавказского пленника»

Справа, параллельно начальным стихам поэмы:

В аулах на своих порогах
Черкесы праздные сидят
Сыны Кавказа говорят
О бранных, гибельных набегах
О ласках с в е т л о о к и х дев...

— Пушкин рисует профиль женщины в причудливом головном уборе; под ним — женскую фигуру во весь рост, в широком одеянии, напоминающем маскарадное домино. В прорезях маски-капюшона — широко раставленные глаза. Рисунки до сих пор не комментированы. За разъяснением их значения — обратимся к воспоминаниям фрейлины императрицы Елизаветы Алексеевны — А.Архаровой:«... В 13 сентября 1817 года в Аничковом дворце был дан бал-маскарад в честь венчания великого князя Николая и Александры Федоровны... Елизавета Алексеевна восхитительно разыгрывала роль маски в белом домино с капюшоном на голове, с подушкой спереди, скрывающей ее фигуру. Николай был одет Черкесом с бородой, а Александра Федоровна была в костюме индийского принца. Когда дамы сняли маски, Елизавета Алексеевна надела черное платье...»4 Заметим, что на второй странице рукописи «Кавказского пленника» — Пушкин рисует «Черкеса с бородой», то есть Николая, за спиной которого — лук и колчан со стрелами, деталь не отмеченная у Архаровой, что имеет, как мы увидим ниже, немаловажное значение.

4 Русский архив 1867, т.XIV с.1028

pushruk1.gif (6238 bytes)

Второй лист рукописи «Кавказского пленника»

Итак, первый рисунок женской головы — представляет Александру Федоровну в головном уборе — «ЛАЛЛЫ РУК»!

... И в зале яркой и богатой
Подобно лилии крылатой
Колеблясь входит ЛАЛЛА РУК...
И взор смешенных поколений
Стремится, ревностью горя

То на нее, то — на царя... (т. 5, стр.667) — читаем в рукописи заключительной 8-ой главы «Онегина» описание героев бала в Аничковом дворце в 1817 году. Любопытной является и другая деталь: образ "Лаллы Рук» — Александры Федоровны, воспет в одноименном стихотворении В.А. Жуковского 1821 года, то есть года создания «Гавриилиады». Итак, бал в 8-ой главе романа представляет собой одну из страниц сожженных Записок поэта, или говоря словами Пушкина, любопытный эпизод «Касательно истории моего времени».

Из пушкинского рисунка следует несколько открытий: восьмая глава заключала в себе события исторического значения. И так как речь идет о 1817 годе, когда Александр I был еще царем, (и передача престола в тайном завещании Николаю была впереди), — то «взор смешенных поколений» следил за Александрой Федоровной — «Лаллой Рук» и за «царем» — Александром I! То есть двор знал о некоей тайне, связующей Александру Федоровну, Александра I и — Николая.5

5 Т.о. 1-ая и 8-ая главы романа «Евгений Онегин» говорят о едином событии «В начале моего романа, смотрите первую тетрадь (!) — обращается к исследователям Пушкин. — Хотелось вроде мне Альбана, Бал Петербургский описать. Но отвлечен...» то есть налицо цикличность, замкнутый круг поэтики «Онегина». Ср.поэтику «Медного всадника».

Второе. Рисунки поэта раскрывают и структуру «Кавказского пленника». События в поэме происходят в условной «Черкесии» — то есть налицо преемственность поэтики Федора Ивановича Клингера, автора известного «Золотого петуха» и трагедии «Ориент». Раскрывая в данных произведениях тайны династии Романовых, Ф.Клингер из цензурных соображений переносил место действия в условную «Фракию» и другие вымышленные государства. Подтверждением знакомства Пушкина с Клингером служит рисунок Пушкина на обложке рукописи «Маленьких трагедий»: выше текста «Опыт драматических изучений. Пушкин, вместо фамилии «Учителя» — рисует портрет пожилого Федора Ивановича, принятый исследователями — за «Шекспира»! В известном письме А.Бестужеву от 30 ноября 1825 года Пушкин дает определение поэмы, на которое не обратили внимание комментаторы «Кавказского пленника»: «Пленник — зелен и пред поэзией кавказской природы поэма моя — ГОЛИКОВСКАЯ ПРОЗА». Имя Ив.Ив. Голикова, автора исторических трудов «Деяния Петра Великого» (1788-1797 гг.), «Анекдоты касательно до императора Петра Великого» (1798 г.) — комментирует истинное содержание поэмы — как изложенную в стихах историческую прозу записок поэта о «Деяниях» Александра I.

Каковы же были «деяния» Александра I в 1821-1825 гг., исходя из фактологии истории и поэтики «Кавказского пленника»?

Оставив престол в тайном завещании 1821 года Николаю (а следовательно первенцу — Александру II), император, под предлогом лечения Елизаветы Алексеевны, а на самом деле испугавшись «цареубийственного «кинжала» Якушкина, — отсюда стихи: «Наскуча жертвой быть измены», Александр оставляет «Родной предел и в край далекий полетел, с веселым призраком свободы... Но слабого питомца нег (Ср. «О-нег-ина», «сбивающегося», по словам поэта, на характер пленника) — К горам повлек аркан могучий»...

Итак, «Черкесом», «заарканившем» пленника — Александра I — по мнению Пушкина, — является Николай.

Отнесение образа «Пленника» — к Пушкину лишено оснований. В известных стихах Пушкин резко отделяет свою личность от качеств героя:

... Он хладен, скучен, бесполезен
Мой пленник, следственно, не я.

Вернемся к маскараду 1817 года — загадке Домино «с подушкой спереди».

Чью «маску», «восхитительно разыгрывала» Елизавета Алексеевна? Не играла ли она «роль» беременной Александры Федоровны до венчания с Николаем? И, главное, почему в финале «бала» Елизавета Алексеевна одевает «черное», то есть траурное платье? Начнем с того, что великий князь Александр Николаевич родился 22 апреля 1818 года, то есть восьмимесячным(!), что по тем временам должно быть смертельным для младенца.

Теперь, прочтем известные описания «праздника совершеннолетия» великого князя в Дневнике 1834 года.

Предварив описание «государственного и семейного торжества» следующим текстом сплетен двора: «Суворова брюхата и, кажется, не во время. Любопытные справляются о времени приезда ее мужа в Петербург», — Пушкин отсылает читателя к известной сцене в «Борисе Годунове»: «Великий князь, начав молитву... залился слезами. Государь и государыня плакали также. Все были в восхищении от необыкновенного зрелища — многие плакали, а кто не плакал, тот отирал сухие глаза, силясь выжать хоть несколько слез».

Торжественный обряд присяги великого князя — звучит уже прямой комедией: «Всегда много смешного подвернется в случаи самые торжественные. Филарет сочинял службу на случай присяги. Он выбрал для паремии главу «Книги Царств» — нарочито «ошибается» Пушкин — где, между прочим, сказано, что «царь собрал и тысячников, и сотников, и евнухов своих» — выделяет курсивом Пушкин, — «а в городе стали говорить, что во время службы будут молиться за евнухов. Принуждены были слово евнух заменить другим. Милостей множество. Кочубей сделан государственным канцлером».

По закону сцепления понятий — Пушкин заменяет слово «Евнух» (имеющее два значения «страж гарема» и «придворный») — фамилией бесчестного канцлера — ибо далее текст: «Мердер умер — человек добрый и честный». Следующей записи «3 мая»: «Прошедшего апреля 28 был наконец бал данный дворянством по случаю совершеннолетия...» — предшествуют тревожные мысли о предстоящих родах Смирновой: «Дай бог ей счастливо родить, а страшно за нее...»6.

6 Структура Дневниковых записей требует исследования. Почему Пушкин делит листы рукописи на три столбца? Помещая в среднем основной, известный текст, — он оставляет «пустыми» два крайних. Но являются ли они «белыми»? Может быть эти «параллели» истории — события и имена, уже были заполнены Пушкиным? То есть написаны «симпатическими» чернилами, например, молоком?

Но число «3 мая» отсылает к дате на Памятнике «порфироносной вдове» в Белеве — Елизавете Алексеевне, на котором две короны! (См. известный рисунок данный Н.Шильдером в 3-ем томе «Император Александр I».)

Итак, Пушкин заостряет наше внимание на «евнухе», за которого «будет молиться» царственная семья и двор...

Почему Пушкин останавливает наше внимание на «евнухе»?

В неоконченной поэме, сочиненной «янычаром Амином-Оглу» — то есть Пушкиным (что подтверждает обойденный исследователями автопортрет в виде «янычара», «саблей Паскевича», разрубающего «змею» Фальконе — то есть символ заговора):

Стамбул гяуры нынче славят,
А завтра кованой пятой
Как змия спящего раздавят...

Стамбул отвык от поту битвы

И пьет вино в часы молитвы... (!) — читаем про «жен» и «подкупленных «евнухов»:

В нем жены по кладбищам ходят
На перекрестки шлют старух
А те мужчин в гаремы водят
И спит подкупленный евнух...

В монографии «Императрица Елизавета Алексеевна», великий князь Николай Михайлович публикует записку Елизаветы Алексеевны Н.М.Карамзину, датированную 1825 г. (то есть, когда заговор уже был известен Александру I, и подготовлялось «бегство» в Таганрог), в которой Елизавета Алексеевна, подобно Пушкину, «странно сближает» предстоящие роды Александры Федоровны с заговором: «... Я должна Вас отблагодарить за внимание, с которым Вы прислали мне новую поэму Пушкина. Чтение ее было для меня забавно. (Речь идет о выходе в свет Первой главы «Онегина».) С утра до вечера мы ожидаем события, в котором я должна сыграть некую РОЛЬ (!) ... Как только этот момент пройдет, я прошу Вас назначить мне время только для меня одной». Далее Елизавета Алексеевна пишет следующую приписку: «Благодаря деликатности моего языка, моя записка могла бы быть сопричастна как к родам, так и к заговору, и поскольку я не люблю вещей двусмысленных, прошу Вас ее сжечь. Елизавета».

Н.М.Карамзин отвечает таким «nota-bene» потомству: «Меня не было дома, когда принесли Вашу записку, «двусмысленную». Я тем более дорожу ею. Она может сгореть разве в пожаре, вместе с домом, в котором живем. Жаль. что Вы означаете в приписке «le morde l’esigm» и таким образом устранили любопытную догадку какого нибудь ученого комментатора веков будущих». /Вел. князь Николай Михайлович С.-П. 1910г. т.3 с.652/

В записи Дневника 1833 года (то есть года создания «Медного всадника») читаем: «Государыня (Александра Федоровна) пишет свои записки... Дойдут ли они до потомства? Елизавета Алексеевна писала свои, они были сожжены ее фрейлиной... Елизавета хотела завещать свои записки Карамзину». Под «14 декабря» (!) Пушкин пишет: «Мне возвращен «Медный всданик» с замечаниями государя, стихи:

И перед младшею столицей
Померкла старая Москва
Как перед новою царицей

Порфиноносная вдовавымараны». — /Николаем, как напоминание о 1821 и 1825 годах, когда левое крыло декабристов хотело возвести на престол Елизавету Алексеевну/.

Подытожим все сказанное.

Итак, в день венчания Александры Федоровны и Николая Елизавета Алексеевна одевает «черное», траурное платье вдовы Александра I. Тем самым предрекая себе судьбу Роксаны — вдовы Александра Македонского, в честь которого нарекла своего любимого внука Александра Екатерина II. Как известно, Роксана, по одной версии — ПОКОНЧИЛА с собой; по другой — вместе с младенцем-сыном погибла НАСИЛЬСТВЕННОЙ СМЕРТЬЮ.7

7 Сходство двух Александров было подмечено Байроном. В сатире «Бронзовый век» 1823 года он писал:

Великий друг всех истинных свобод
Он только их народам не дает...
В Иберию ты скифов поведешь
Но в том краю ты то же обретешь
Что Македонец в Скифии...

А.Македонский был отравлен своим виночерпием на земле скифов — то есть в северном Причерноморье.8

8 Подробности последнего путешествия Александра I в Георгиевский монастырь Крымского побережья, откуда он возвратился смертельно отравленным, сообщает Н.Шильдер /т.3 Приложения с. 280-314/ «Друг мой, — обращается Ал-р I к врачу Виллие, — какое УЖАСНОЕ дело!» «При этом, — свидетельствует Виллие, — взгляд его был страшен».

Интересно, что в рукописи «Анчара» вместо «соседям» — читаем:

А царь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы
И с ними гибель разослал
Соседу в чуждые пределы
(Ср. Покинул свой родной предел
И в край далекий полетел...)

«Кавказский пленник»
«Анчар» написан в 1828 году — года «Гавриилиады».

Согласно Плутарху «тело Александра Македонского еще не было погребено, а уже началась борьба за власть». Подробности последнего путешествия Александра I в Георгиевский монастырь Крымского побережья — откуда он возвратился в Таганрог смертельно отравленным — известны (см. Н.Шильдер «Император Александр I», т.3, приложения). Поразительно и то обстоятельство, что гроб Алекснадра I еще ехал по дорогам России (погребение состоялось с 11 на 12 марта)9 — а в Петербурге подготовлялся «поединок» декабристов с Николаем I...

9 Этим актом Николай I напоминал современникам о своем «чистом» праве на престол.

Возвратимся к году «Дела о Гавриилиаде».

mir-evr.jpg (64286 bytes)

Гравюра «Мир Европы» (1814) Императрица ведет за собой Александра I с оливковой ветвью в руках

В этот год Пушкин пишет «Анчар» — «Древо смерти». Стихотворению предпосылает эпиграф из «метафизического языка» Колриджа: «Оно плачет лишь ядовитыми слезами». В рукописи «Анчара» вместо известного стиха: «А царь тем ядом напитал свои послушливые стрелы и с ними гибель разослал СОСЕДЯМ в чуждые ПРЕДЕЛЫ» — читаем: «Соседу (!) в чуждые пределы.10

10 Ср. поэтику «Кавказского пленника», где под пленником «Черкеса» — Николая подразумевался Александр I, покинувший родной «Северный Стамбул» — Петербург и «полетевший» в далекий Таганрог:

Покинул свой родной предел
И в край далекий полетел...
С веселым призраком Свободы.

В том же, 1828 году, Пушкин пишет «Полтаву». Рассмотрим одну страницу рукописи поэмы, не комментированную исследователями. Среди рисунков женского торса и ножек, лихо отплясывающих мазурку, четко, крупно выведено, сначала по-латыни «Upos», затем по-русски «Анчар». Под стихами: «Давно Украйна волновалась,/ Друзья мятежной старины алкали бунта и войны»... — Пушкин рисует профиль вдовы Павла I Марии Федоровны и, слитый с ним, — профиль Александра I в последний год жизни.

push-fac.gif (4149 bytes)

Рукопись «Полтавы», 1-й лист Слева: Мария Федоровна — вдова Павла I Справа: Александр I в 1825 г.

Перед нами еще один пример политической тайнописи поэта. На фоне «бала-маскарада» — ибо женский торс изображен в прозрачных восточных-шальварах (ср. 8 глава «Онегина»: И шелк узорной паутиной/ Скользит на розовых ногах». — «Лаллы Рук» — Александры Федоровны) — «сплавлены» в неразрывное единство несколько слоев истории.

Убийство Павла I 1801 года, «бал» 1817 года в Аничковом дворце и заговор 1818/1825 г.г. «друзей мятежной старины» — декабристов. Но Пушкин заостряет наше внимание уже не на «цареубийстенном кинжале» Якушкина, а отсылает к «ядовитым слезам» Анчара...

«У лукоморья дуб зеленый...» — читаем «Пролог» к «Руслану и Людмиле», написанный в том же, 1828 году. Известный лубок «Древо» Романовых дан также в виде дуба, по которому вьются портреты императоров, начиная с Петра Великого. По словарю Даля — «лука», излучина реки, впадающая в море». «У лукоморья» Пушкин — ссылается Даль. Итак, «древо» Романовых стоит на берегу реки Невы, впадающей в Финский залив. В стихах Жуковского «Лебедь», посвященных Романовым, читаем:

«Вкруг царевой силы, вековой, зеленой,
Вокруг силы дуба вьется под короной...».

«Деревьев и зверей заветная столица...» — вспоминает, усмехаясь Адам Мицкевич Петербург в «Конраде Валленроде» (1828 г.).

Итак, говоря об «Анчаре» — Пушкин имел в виду «Древо» Романовых. Ср. характеристику семейства «Братьев-разбойников», оставшуюся в рукописи:

Насилье, кровь, разврат, обман, (отрава)*

* Кстати, не разъяснена и загадка «Жениха» 1825 года — Место положения «старшего брата» — «разбойника» и невесты на свадебном пиру:

На первом месте брат большой
По праву руку брат меньшой
По леву голубица
Красавица девица
Пир весело бушует
Лишь девица горюет...
А старший брат свой нож берет...
Злодей девицу губит
Ей праву руку рубит.

Иными словами, старший брат «губит» невесту меньшого?

Вот узы страшного семейства.

Заметим, «Древо смерти» датировано «9 ноября» — то есть кануном отравления Александра I (10 ноября).

10 ноября (!) в «Ответе Катенину», то есть на другой день после мыслей об отравленных стрелах Царя — Пушкин отказывается от кубка, наполненного «упоительной отравой»: «Не пью, любезный мой сосед»! — курсивом выделяет поэт.

Ответ Пушкина связан с ложным толкованием Катениным «Стансов», как «Оды» Николаю I. Так кого же Пушкин подразумевал под «царем»-отравителем?

А царь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы...

— ответ однозначен: Пушкин разумел Николая I, что подтверждает рисунок в «Кавказском пленнике»: за спиной «Черкеса»-Николая «торчат» лук и колчан со стрелами (детали, которых нет в воспоминаниях Архаровой).

Итак, ключ к политической тайнописи Пушкина лежит в графическом ряде рукописи — неотъемлемом компоненте, равновеликой части творения, без которого полнота смыслового содержания не может быть постигнута.

В заключение — перечтем «Пророка» 1826 года.

По свидетельству М.Погодина

«... «Пророк» Пушкин написал, ехавши в Москву в 1826 году». То есть по дороге в «Чудов» дворец Кремля на аудиенцию к Николаю I. По традиции стихотворение относится к повешенным и сосланным декабристам. Но начальные строки «Пророка» в рукописи: «Великой скорбию томим,/ в пустыне мрачной я влачился...», как и структура стихов в целом, — таили скорбь и о судьбе «порфироносной вдовы» Александра I.

Как известно, после смерти императора, Елизавета Алексеевна «влачилась» по городам и весям России в тщетной надежде обрести убежище. «...Где убежище?» — в отчаянии пишет Елизавета Алексеевна матери Александра I в начале 1826 года (Н.Шильдер т.3 ? 305).

pushkin1.jpg (59572 bytes)

Императрица Елизавета Алексеевна

«Однажды, странствуя среди долины дикой, внезапно был объят я скорбию великой»— вновь возникает знакомая формула скорби в стихах 1835 года. «И мы погибнем все, коль не успеем вскоре, обресть убежище, а где? О горе, горе...» — сетует «метясь и воздыхая» «Странник» — Пушкин, подобно Елизавете Алексеевне!

Осветим и другие особенности стихотворения 1826 года.

Метафора женского рода: «Как у испуганной орлицы», которую поэт счел необходимым сложить, сблизить с «вещими зеницами» Пророка, очевидно, несла некие исторические реляции, важные не только для Пушкина. Граф М.Риччи, переводчик «Пророка», друг З.Волконской, пишет поэту в мае 1828 года: «... В итальянском языке нет слова указывающего на пол орла, что заставило меня для передачи созданного Вами образа, поставить орла в положение, указывающего на его пол и делающим возможным его испуг, который не присущ гордому и смелому характеру этой благородной птицы.» «Как у орла, вспугнутого в его гнезде» — переводит Риччи (т.14, с.387)

Итак, Риччи раскрывает истину содержания Пушкинского сравнения: «Как у испуганной орлицы», высиживающей в гнезде — «орленка»!

Вспомним известную метафору в «Сказке о царе Салтане»: «И царица над ребенком как орлица над орленком»...

«Нельзя молиться за царя Ирода — богородица не велит», — отвечает «Юродивый» Борису. Не была ли связана внезапная кончина «испуганной орлицы» — Елизаветы Алексеевны, 4 мая 1826 года, — со смертью младенца в утробе — сына Александра I и «Иродом» — Николаем I — царем — «гнусным убийцем». («Восстань, восстань Пророк России.../ К убийце гнусному явись!»— писали современники поэта.)

Не потому ли Пушкин изъял из «Цыган» монолог «Алеко» к сыну, где были следующие надежды:

... Пускай взращенный без уроков,
Вдали блистательных палат...
Что нужды? Я спасаю сына...

В 1826-1827 годах друзья поэта, слушая трагедию, знали, что «под колпаком» Николки — «торчали» уши Пушкина.

Не были ли они «наполнены шумом и звоном слухов о «тайне гроба» Елизаветы Алексеевны?

В начале мая в России грохочут первые грозы... «И внял я неба рокотанье...»,«И дальней лозы прозябанье...» — как морские волны накатываются метафоры последних дней жизни и смерти Елизаветы Алексеевны...

Сближению «Бориса — Ирода» с Николаем I не противоречат факты истории, известные Пушкину: первым актом царствования Иродабыли аресты и казнь сорока членов аристократических семейств страны. В известном письме Вяземскому о «Борисе Годунове» 13 сентября 1825 года Пушкин пишет: «Я заставлю его читать повесть об Ироде»...

И последнее «странное сближение» Пушкина, имеющее прямое отношение к нашей теме.

Тексты «Медного всадника» и «Сказки о мертвой царевне»11 записаны в рукописи — параллельно, в два столбца. На полях «Сказки» поэт рисует автопортрет в виде «пса-Соколки», знавшего о ЯДЕ «яблока». Отрава послана «новой» «Молодой» царицей через «чернявку» — «сенную девушку» — (то бишь фрейлину?).

11 В письмах к друзьям Карамзин именовал свои исторические повести «сказками».

Итак, Пушкин объединяет гибель «Параши» в «бунте волн» 1825 года, то есть заговор декабристов, отравление «Царевны» — «порфироносной вдовы» — отравленного Александра I — в единый узел преступлений «Ирода» — Николай I и «Ироиады» — Александры Федоровны?12

12 «Стены Дома Романовых, — писал А.Герцен, — пропитаны преступлением...» («Полярная звезда» 1856 г. с. 10.)

Действительно: «Суровому и могучему» Николаю I и Александре Федоровне эти, «самоотреченные» цари-«изгнанники» уже были не нужны...

Но императору-«прапорщику» уже был не нужен и «непокорный» камер-юнкер, «вознесшийся выше Александрийского столпа».

(Отсюда — известные легенды, как реабилитация Николая I —- о «Старце Федоре Кузьмиче» и «монахине» Елизавете Алексеевне.)

Вернемся к «Гавриилиаде» — рождению «наследника» Александра Николаевича — первенца Николая.

3 марта 1856 года — то есть на другой день самоубийства Николая I — в лондонской газете «Morning Advertiser» появилось сообщение, что... «Михаил — старший сын царя и является поэтому ЗАКОННЫМ наследником престола».

Вездесущему Лондону, очевидно, было известно о тайне взаимоотношений Александра I, Александры Федоровны и Николая I.


[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 22.11.04 09:37